Исчезновения. Жан Бодрийяр по ту сторону реального

Робер Мажьори

Жан Бодрийяр это само любопытство. Он ничего не упускал: ни одной книги, статьи, ни единого жеста, пейзажа, выставки, фильма, ни выражения лица, позы, одежды, платка, логотипа, тени, телеэкрана, газового фонаря, мокрого тротуара, театральной пьесы (Камилла Клодель, сыгранная Шарлем Гонзалесом в Люсернере, стала самым сильным переживанием его жизни), ни политического конфликта, ни войны. Казалось, он бродил, беспечно скитался, касаясь взглядом каждой вещи, всегда готовый всему улыбнуться, - добрая душа.

В действительности он всматривался в вещи. Как иногда в забавных картинках, смешанных геометрических формах вдруг видишь совсем другое - чудовище, два сплетенных тела, бороду Фрейда..., а не то, что они должны изображать. Он считал, что теория "не может быть ничем иным, как ловушкой, поставленной в надежде, что реальность окажется достаточно наивной, чтобы в нее угодить".

Он везде расставлял эти "ловушки". Ожидая, что реальность попадется в сети и превратится в "зацепки", в концепты, он использовал свои глаза, руки, слух, чтобы попытаться схватить, увидеть или услышать то, что без конца ускользает, быстротечное и ошеломляющее, то, что едва различимо, какофонию "того, что приходит" без порядка и плана, мировой гомон. "Нужно обшарить небо", - говорил он, словно пытаясь поймать свет давно погасших звезд, - где эти "события столь далекие, метафизически далекие", которые "лишь слабо фосфорицируют на экранах", должны быть увеличены, как фотография, чтобы быть "увиденными", с очевидным риском получить "реальность", им не принадлежащую.

"Нужно сделать из теории совершенное преступление"

Жан Бодрийяр был в некотором роде социологом "странных событий". Чтобы их уловить, "нужно саму теорию сделать странной. Из теории нужно сделать совершенное преступление или странный аттрактор". Что Бодрийяр и осуществил, используя все стили и формы письма от паралогизма до парадокса, от пародии до апории, от провокации до иронии, став мыслителем невозможных задач, вплоть до саморазрушения собственной мысли, лишь стоило ей систематизироваться, стражем бодрствующей мысли, порой циничным, готовым перехватить "последний отблеск, который шлет реальность, перед тем как исчезнуть" или, по его признанию, приверженцем "ирреалистического анализа ирреальных событий".

Для социологии Жана Бодрийяра (германист по образованию, он смеялся, когда говорили о "его социологии"), характерны невероятная, сбивающая с толку изобретательность, создание концептов, которые словно гонятся за социальными фактами, становящимися текучими, жидкими, неуловимыми, более реальными, чем реальными в их нереальности, более фиктивными, чем фиктивными в их реальности. Поэтому сразу понимаешь, что находишься "у Бодрийяра": в мире, населенном симулякрами, сверхпроводниками, фатальными стратегиями, переохлаждениями, вирусами, пролиферациями и инфекциями, "интерактивными терминалами" и странными аттракторами.

Исследования общества потребления

Его первые книги, которым он остался верным в мыслях, были написаны в годы расцвета всех явлений: в свете структурализма и семиологии в них пересмотрена марксистская теория потребностей, как это сделала в Венгрии Агнесса Хеллер.

Впоследствии все его творения положат начало целой эпохе. Его работы по изучению общества потребления, новых мифов коммуникации и системы вещей в эру доминирования высоких технологий станут "классическими": Система вещей (1968), Общество потребления (1970), К критике политической экономии знака (1972), Зеркало производства (1973)... Влияние Ролана Барта, Анри Лефевра и Ги Дебора весьма ощутимо в этот период. Но постепенно Бодрийяр становится Бодрийяром, уникальной фигурой интеллектуального пейзажа, который интересуется прежде всего репрезантациями и который в одной из своих главных работ Символический обмен и смерть (1976) показывает функционирование систем символических обменов (или конец обменов) в развитых обществах. С этого момента всё - культурные, политические, социальные, эстетические явления модернистского и затем постмодернистского общества станут предметом его размышлений.

"Объект уже не является тем, чем был раньше"

Бодрийяру прежде других удалось уловить "мучительный пересмотр", которому подвергаются и принцип реальности, и принцип познания. "Объект уже не является тем, чем был раньше" - вот сивиллина формула, которую необходимо осознать, отдавая себе отчет о невозможности ее осознания.

Во всех областях объект ускользает и "появляется лишь под видом эфемерных следов на экранах виртуализации". Обычно "объект" в том виде, в каком его рассматривает традиционная мысль, предполагает возможность быть противопоставленным "субъекту"; он способен изобрести приспособление, его уравновешивающее, в ценности и обмене, причинности и конечности; способен играть на "установленных противопоставлениях: добра и зла, правды и лжи, знака и его референта". Но теперь ничто уже не соответствует "состоянию нашего мира", который даже не переживает кризис, подразумевающий некоторый набор трудностей и противоречий, в конечном итоге заставляющих систему функционировать, но является жертвой "катастрофического процесса" разлада всех правил.

Из этого следует, что явления, например, реальное и фиктивное, вместо того чтобы исключать друг друга в случае если они друг другу противоречат, дополнять друг друга при необходимости, адаптироваться друг к другу или подвергать друг друга взаимной проверке, короче говоря, "обмениваться", следуя правилам разности и дифференциала, в зависимости от того, чего тот или другой не имеет, оба становятся "парадоксальными". Входят в фазу экспоненциального смещения, ненадежно обременяя друг друга "смыслом", подобно знаку, который, не имея больше обмена с реальностью, им обозначаемой, разбухает, гипертрофируется, пролиферирует, расстраивает порядок, умножается в метастазах, вплоть до обозначения всего или ничего. Все таким образом, поражено неким "принципом неопределенности", - истина, труд, информация, социальное богатство, секс, речь, память, историческое повествование, произведение искусства, Иное, культура, репрезентация, само событие, - между всем и вся делается попытка установить неестественные эквивалентности, но в результате лишь добавляются другие симулякры, искусственные смысловые наслоения, гипер-, кибер-, прочие протезы...

Его желание ничего не упустить в жизни

Все находится в движении, но обмена нет. Ложь и иллюзии несут в себе большую правду, реальное исчезает в гиперреальности... Парадоксальные тезисы Жана Бодрийяра, в том числе призывающие Забыть Фуко, шокировали, раздражали, забавляли, сбивали с толку. В тоже время у них было качество (не говоря о качествах самого Бодрийяра, его достоинстве, с которым он преодолевал нищету во времена, когда жил в многоэтажке в 13 округе, о его любезности, открытости, любознательности, желании ничего не упустить в жизни, и уж точно не омлет с белыми грибами!), которое никто не отрицал: какая бы тема ни была затронута, Бодрийяр говорил то, чего никто никогда раньше не говорил. Он и вправду был одержим странным вопросом: что делать, когда события опережают скорость смысла?

Источник: "Liberation"
Перевод Натальи Парусниковой
11 марта 2007 г.