Дети столько не живут
Наш город посетила поэтесса Алина
Витухновская. Она гостила у комиксмейкеров
"Doping-Pong". Произошла большая беседа маленькой
Чужой, Гигер-герл, с кукольными динозаврами из
фильмов японской кинокомпании "ТОЭЙ". Дима
Мишенин (DP-comix) выступил в защиту
санкт-петербургского гедонистического
мистицизма от московского нигилизма Алины
Витухновской. Дети 70-х разделились на адептов
диско-виа и панк-политики.
Д: Ты говорила, что мир заслужил полной
аннигиляции за слезинку ребенка?
А: Да, говорила.
Д: А за улыбку ребенка он заслужил
сколько раз своего творения?
А: Извини пожалуйста, слезинка важнее.
Если есть слезинка, то сколько бы кто-нибудь ни
улыбался... А тот, который плачет, ему что делать?
Д: Чушь! Болтовня! Демагогия!
А (возмущенно): Не демагогия, ни фига! Я
по себе ориентируюсь. Я себя идентифицирую с этим
самым ребенком. Мне плохо. Почему я должна
терпеть всю эту цивилизацию со всеми их
"Диснейлендами" и "Птючами"? Если мне
плохо?
Д: А почему ты должна аннигилировать
все, если через секунду может быть хорошо?
А: Нет, мне не хорошо.
Д: Хорошо, мы можем рассмотреть
абстрактно ребенка? Или ты под всеми детьми
подразумеваешь саму себя и не оставляешь мне
места среди них?
А: Можем. Оставляю. Но я предполагаю
возможность страдания для нас, как ты —
возможность счастья. Однако, по моему личному
мнению, вероятность страдания сводит на ноль
удовольствие от радости и счастья. Моя позиция
ясна?
Д: Нет. Я не понимаю, почему, если я
плачу, у меня болит зуб, любимый человек
успокаивает меня, ведет к отличному стоматологу
и после лечения мы вместе гуляем в солнечный день
по пляжу и нам замечательно, почему...
А: Я говорю о глобальном страдании, а не
о зубной боли, и это глобальное страдание не
оправдывает тысяча пляшущих стоматологов,
обезболивающих твое существование.
Д: Для меня эта боль и есть глобальное
страдание всего человечества с его болезнями,
старостью и смертью. А вполне конфетная местная
анестезия — символ, всеобщего религиозного
спасения. И люди, которые помогают мне в этот
момент, вызывают во мне экстаз евангельских
переживаний.(Пауза.) Когда мы с тобой дремали на
качелях в садике, то говорили о том, зачем нужно
часто появляться в средствах массовой
информации. Потому, что постоянно тиражируя себя
мы получаем энергию, а допуская тиражируемость
всех остальных, позволяем отнимать ее у нас.
А: Да, это был один из моих тезисов:
"То, что не тиражируется, того не
существует."
Д: Согласен. Но для меня тиражирование
—это еще и аналог бессмертия.
А: Бессмертие—синдром Кащея. Меня
интересуют вещи такого рода не как следствие
каких-то моих невротических состояний, а в связи
с моими глобальными претензиями и
представлениями. Поэтому, если я не могу добиться
ничего для себя, я должна внедрить и
растиражировать свои идеи. Ведь в данном случае
речь идет уже не о моей жизни, потому что ее уже
тут нет, здесь может быть только моя смерть. А
есть отдельно — Алина Витухновская, про которую
пишут газеты, снимают фильмы, показывают
ТВ-репортажи, у которой ты сейчас берешь
интервью, которая является частично носителем
тех самых идей, которые реализуют меня в
информационном пространстве. Хотя это
пространство слишком мало, чтобы представить
подлинные амбиции Алины.
Д: Расскажи о твоих любимых персонажах
советской культуры.
А: Кто у нас были хорошими и
несоветскими: Винни-Пух и Муми-Тролль. Они были
милые, они были трогательные, они были такие
запредельные и правильные... А советская
мультилитературная мифология не породила
персонажей такого рода качественности. Эта
мифология носила какой-то локальный социальный
характер и фельетонный такой стиль, чему пример
эта идиотская "мыльная опера" с Чебурашкой.
Чебурашка — внедрившийся микроб идеализма,
биоинтернационильное чудовище-мутант, против
которого борется русская патриотка, можно
назвать ее так, старуха Шапокляк, за чистоту
нации. Помимо того, что она является носителем
таких социальных рефлексий, в то же время в ней
можно найти зачатки чего-то глобального... То есть
она как раз укладывается в рамки моей концепции о
том, что все надо уничтожить, все надо прекратить.
Но в ней порыв этот еще не оформлен: он стихийный,
интуитивный, инстинктивный. Это очень гармонично
связывается с идеей о том, что то, что не
тиражируется, того не существует: о том, что надо
делать зло. То есть она говорит (смех): "Добрыми
делами не прославишься!" (Смех нарастает.)
"Надо делать злые дела!" (Бурный смех с двух
сторон.)
(Опять серьезно.) Алина Витухновская
никогда не будет женщиной или девушкой. Алина
Витухновская — маленькая девочка, которая рано
или поздно превратится в старуху Шапокляк и
расправится с очередным Чебурашкой.
Д: Алина, ты видишь прямую возможность
осуществить полную аннигиляцию мира?
А (задумчиво): То ли я не обладаю для
этого достаточными знаниями, то ли это
изначально безвыходная ситуация, потому что в
принципе надо уничтожить причину всех причин,
надо устранить начало. А оно уже есть. Мы можем
устранить конец. Мы не можем контролировать
ситуацию целиком и полностью. Ну, я не знаю. Можно
уничтожить реальность примитивную: землю, дома,
людей. Это можно сделать.
Д: Даже это чрезвычайно сложно.
А: Если иметь достаточно оружия и
власти, или путем психотеррора: внушить людям
убеждение стать похожими на меня. Но это очень
сложно. Я говорю, что это теоретически возможно.
Но я не знаю, кто это сделает практически.
Д: Ты не знаешь этого? Вот это очень
плохо!
А: Ууууу!
Д: Нет, я серьезно. Ты веришь в
материальные изменения материалистической
Вселенной? Вот есть, например, бандиты и военные,
готовые не разговаривать, а убивать.
А: Я скептически отношусь к ним. У меня
нет потребности идти разбивать что-то или
грабить — это мелко. Или все — или ничего.
Д: Но существует Чарльз Мэнсон, Фракция
Красной Армии или Ш.Басаев — они на короткое
время и в локальном масштабе сотрясают общество,
показав его хрупкость и нереальность всех его,
якобы, значимых устоев. Они — как
галлюциногенная атака на социум.
А: Лучше тогда вообще не напрягаться.
Глупо умереть или пострадать за то, что сможешь
сделать что-то в локальном масштабе. Уж лучше не
делать ничего.
Д (с сожалением): Но в глобальном
масштабе невозможно...
А: Вот поэтому, если я иду по пути этой
деструктивности, я иду по нему не оттого, что я
считаю, что я могу что-то сделать. А потому что
знаю, что, скорее всего, не могу ничего сделать, а
просто потому, что делать что-то иное — это
подвергнуться процессу деперсонализации. То
есть для меня это естественно. Если мир у меня
вызывает реакцию раздражения, агрессии, он мне не
нравится, то глупо себя успокаивать, читать на
ночь сказки, смотреть программу "Поле
чудес", гулять с кем-нибудь за ручку и цветочки
собирать. Это же будет НЕНОРМАЛЬНО. Чтобы
сохранить нормальность, соответствие себе, мне
приходится идти по этому пути. Я прекрасно
понимаю собственную обреченность и
неоправданность своих действий, и я не нахожу
себе никаких, действительно, оправданий и мне
очень стыдно... (Пауза.) Главное—все устранить.
Д: Для тебя существует что-то
позитивное? К примеру, твоя новая прическа?
А: У нас разные системы координат. Для
меня не существует позитивного, красивого.
Полезное — ДА. Я хочу производить внешне хорошее
впечатление, выглядеть красивой, но только
потому, что то, что я говорю, не может понравиться
людям. И я не желаю этого.
Д: Я слышал, ты хочешь изменить свой
пол? Это бегство от ответственности во всем?
А: Хочется выскользнуть из
определений. Если изменить пол, то не из-за того,
чтобы изменить пол, а для того, чтобы выбить почву
из-под ног окружающих. Я не женщина — я девочка.
Д: А я большой мальчик, по твоему
определению, и у меня абсолютная целостность в
картине мира. Вопрос существования Бога и
наступления хорошей погоды для меня одинаково
важны. И у меня есть цель. Я хочу, чтобы Бог был, и
тогда погода будет вечно хорошей. У тебя есть
такая цель или есть только неприятие всего?
А: Нет. Есть только неприятие всего.
Есть ситуация, из которой я не могу выбраться. И
не хочу...
Д: Но ты и не можешь...
А: Не могу. Выбраться из моей ситуации
— значит, исключить возможность возникновения
ситуации. А это невозможно.
Д: Точнее, ты не знаешь, как это сделать,
и у тебя нет на это сил. Вот и все. Но это жуткая
ситуация. Я серьезно.
А: Попала. Мне дико тяжело жить. Так
жить — это вынужденный героизм. Мне неинтересно
все, что я делаю: интервью, стихи и т.д., и т.п. Это
реакция на ситуацию.
Д: Ложь. Игра. Ты попала и не можешь
выбраться. Обладая интеллектом, ты затеяла игру.
Вместо того, чтобы искать выход, тешишь свои
извилины.
А: Например, какой может быть выход?
Д: Попробуй бхакти-йогу.
А: Если бы у меня была цель
стабилизировать свое внутреннее состояние... я бы
попробовала. Меня не устраивает оно. Но
стабилизировать его я не хочу. У меня есть
определенная установка — категорически
негативная реакция на жизнь. Я не хочу, чтобы
что-то было. Возиться с собой и изменять свое
состояние — это не изменит ситуации. Да, я хочу
сделать свое состояние следующим:
бесчувственным, совершенно функциональным. Я
хочу быть роботом. Компьютером,
запрограмированным собственными декларациями.
Поэтому я не уйду в религиозную секту и не буду
употреблять транквилизаторы, вступая в контакт с
внешним миром, и становиться "не собой".
Только все по-моему.
Д: Это сладкое слово "секта"... Ты
выбрала "Лимонку" вместо "Птюча", а я —
аполитичность. Выросло целое поколение, которому
не нужна политика как явление, как занятие, как
продукт. Вот такая ситуация — настоящая
альтернатива!
А: Ладно, чем меньше конкурентов, тем у
нас больше возможностей.
Д: А для чего возможностей?
А: Для власти.
Д: Но ведь все обречено?!
А: Все это развлекающееся сообщество
мы встретим на "адской дорожке"...
Д: И ничего не сделаете.
А: Раньше времени я не хочу
конкретизировать, но это общество—эта
молодежь... пассивные... овечки Долли... пушистые
зайчики. Поэтому, если я захочу сделать
культурную или военную оккупацию, у меня все
получится.
Д: Боюсь, если все будет, как я думаю,
скоро всем вам не будет удобного места здесь и
сейчас, точнее, вашим взглядам. Вас уже начинают
не замечать.
А: Такого не бывает! На каждое стадо
найдется Гитлер. Общество зрелищ и потребления —
обречено.
Д: Они будут отдыхать и развлекаться. И
вести их будет мультипликационный Фюрер в
виртуальный Рейх.
А: Такого не может быть. Это
противоречит законам природы и истории. Не
бывает все так хорошо.
Д: Бывает! Я хочу, чтобы было. Ведь
открыли телепортацию, клонирование, анабиоз,
антиматерию...
А: Что это такое?
Д: Антиматерия обладает
антисвойствами материи. Материальные атомы
разрушимы и могут быть уничтожены,
антиматериальные атомы — вечны и нерушимы.
А: Я бы хотела сделать антиатомную
бомбу! Все, закончили! Мне все с тобой ясно и тебе
со мной тоже.
Д: Мне давно все ясно, но я хочу
продолжать...
А: Писатели-фантасты сочиняли, ученые
открывали и изобретали. Если следовать твоей
логике, Алина сидит сейчас передо мной и говорит
о таких немыслимых вещах. А вдруг все по правде
сдохнут? Ты скажешь тогда: "О чем Алина
говорила, так и получилось". (Бурный смех и
крики со всех сторон.)
Д: Теперь я понимаю, зачем мы стали
говорить, спорить и мучить друг друга. Я чувствую
себя намного лучше.
А: Мы сами разбудили эту силу.
На этой свежей гипотезе прервалась
встреча двух людей с кристальной ясностью в
мыслях. Несмотря на диаметрально
противоположные взгляды, мы понимали друг друга
практически на телепатическом уровне. Она
действительно единственная известная мне
девочка, которая может претендовать на роль
героя комиксов для больших мальчиков. Я очень
хочу, просыпаясь каждый день по утрам от ужаса,
что "дети столько не живут", ощущать рядом с
собой аватару Алины, - гневного божества из
"Детской книги мертвых" с парой злых
пистолетов и огненным языком, - хранительницы
моей пионерской юности, верно стоящей на страже
Вселенского детства.
1999 июнь