“Возможно (?) идет целенаправленная работа по уничтожению определенной общественной прослойки. Попасть сюда может каждый. Отсутствие реальной вины не имеет значения. Ваше преступление совершается без вашего участия” Алина Витухновская

    Когда я в первый раз читала ее дневники, то не поняла фразы: "Быть жертвой осведомленности - это еще куда ни шло. Но быть жертвой неосведомленности!..” Теперь - понимаю.
    Суть проста. Алина сама изложила ее в записочках из тюрьмы, написанных для себя, - я всего лишь получатель: "Недобросовестные осведомители (точнее, шарлатаны), которые "работать" не умеют и не пытаются, делают жертвами тех, к кому враждебно относятся, выдавая их за преступников".
    Это гениальное определение столь же просто, сколь реально.

    Политический процесс

    Алина Втухновская, яркая, талантливая, умная, независимая, непредсказуемая, тоже их раздражала.
    Когда мне сообщили, что двадцатилетняя поэтесса полгода томится в Бутырской тюрьме по обвинению в хранении и сбыте наркотиков, принесли ее стихи, дневники и письма, - я, все прочтя и выслушав родных, увидела перед собой только несчастного человека, которому надо помочь, не вдаваясь в оценку его вины.
    Когда вмести с общественными защитниками от Русского ПЕН-центра я отсидела пару недель процесса - сделалось очевидным, что речь идет не о вине, а о грубой ее фальсификации.
    В суде уже прозвучала фраза Андрея Битова, подхваченная Юнной Мориц: это второй процесс над Иосифом Бродским! На пресс-конференции Русского ПЕН-центра было сказано еще определеннее: политический процесс.
    Он таков потому, что демонстрирует не только прежние методы спецслужб - он демонстрирует их полный разгул. Обмениваясь впечатлениями с Юнной Мориц, я пришла к тому же выводу, который позднее сформулировала в своих записках эта девочка, -он вынесен в эпиграф: "Отсутствие реальной вины не имеет значения. Ваше преступление совершается без вашего участия”. Непрофессионализм спецслужб, их нарушения на каждом шагу прав человека тем больше, чем больше их нахрапистая самоуверенность: сойдет и так.

    Прокурор Светлана Кельдишева не устает напоминать Алине на каждом заседании: вам грозит от б до 15 лет.
    Обвинение основывается на показаниях этих двух парней, также подсудимых, но отпущенных под расписку о невыезде. Мы их слышали в суде. Они противоречивы и неубедительны. Их схватили не в момент сделки, а после, надели наручники, вытащили из метро, поволокли за палатки, стали бить. Почему их били? Что требовали? Почему схватили покупателей и не схватили продавца?
    Из записок Алины: "Когда проводилась очная ставка, так называемые покупатели - свидетели (и, попросту говоря, подставные утки (так!) - О.К.) мялись и терялись, отвечая на вопросы. И только после угрожающего вопроса следователя; "Мы кого будем сажать, ее или вас?" - они стали отвечать с подобострастной уверенностью".
    Им указали на Алину, также в наручниках, рано утром. Спросили: она? Ответили: она. До этого парни с ней знакомы не были, ее им никто не описывал, какое-то неустановленное лицо позвонило и сказало, что придет девушка продаст им наркотик. Опознание, когда из ряда лиц примерно одного возраста выбирают одно лицо, - опять же в нарушение закона, не проводилось.
   

    Явление полковника ФСК

    Красноречивый вначале (при общем описании легенды "разработки" Алины), полковник ФСК Дмитрий Воронков, заведующий подразделением по борьбе с наркотиками, также запинался, багровел и отказывался отвечать на вполне простые вопросы, объявляя их секретными. Он рассказывал, что еще в мае у нее была произведена контрольная закупка" наркотиков - что было незаконно, по его же словам. В деле этого нет - зачем ссылаться на отсутствующий и к тому же незаконный эпизод? Полковник сказал, что Алину долгое время вела "наружка" и что "на концерте она продолжала торговать наркотиками". Где доказательства? Почему ее упорно не хотели ни разу взять с поличным? Полковник упомянул о засаде у дома, какую видел с балкона отец Алины, "прекрасно знавший, чем занимается его дочь". Что тогда помешало отцу спустить в унитаз наркотики, будь они в квартире? Полковник ссылался на прослушивание телефонных разговоров Алины, что фигурирует и в деле. Однако нынешняя техника делает возможным любой монтаж. Отчего при столь долговременной "разработке" подозреваемой обвинительное заключение содержит массу таинственного и нераскрытого: "с целью сбыта у неустановленного лица, в неустановленное время и месте .(так! – О.К.) незаконно приобрела..."? Настаивая на неискренности Алины как злокозненного продавца наркотиков (не пойманного!), заведующий подразделением доброжелательно кивал в сторону покупателей, что они-де в отличие от нее искренне покупали для себя, искренне хотели попробовать в первый раз, хотя из дела известно, что их взяли "в состоянии одурманивания", а до этого оба состояли на учете в соответствующем учреждении. Заведующий отмахнулся, как от ничтожного, от вопроса о том, читал ли он статью Алины о наркотиках: не читал, не слыхал, не интересовался. (И, кажется, здесь допустил особо крупный прокол.) Зато добавил пренебрежительно, что читал стихи и имеет о них свое мнение.
    Разумеется, кто-то из них двоих - Алина или полковник - лгал. Кто?
    Полковника пригласили в суд тогда, когда все здание обвинения, выстроенное и до того сикось-накось, начало угрожающе крениться. Полковник ситуации не поправил. Но это на обычный, непредвзятый взгляд. Поведение судебных чиновников дает основания полагать, что их взгляд характеризуется иначе.
    Из записок Алины: "Когда они (из ФСК. - О.К.) приходили ко мне в тюрьму, они постоянно делали упор на то что весь процесс управляется ими от начала до конца, что судьи, прокуроры, вся эта система - полностью подвластная им структура".

    "Скоро выборы…"

    Почему спецслужбы привязались к Алине? Что им было нужно от нее?
    На допросе в суде она заявила, что распространившаяся мода на наркотики вызывала у нее протест. Весной прошлого года она начала готовить, а зимой напечатала в "Новом времени" статью о наркотиках "Кислота спасет мир?"
    Из записок Алины: "Сразу после задержания со мной стали беседовать два не назвавшихся по фамилии работника ФСК, и мне все стало понятно: они поставили меня в известность, что мои статьи в "НВ" их очень интересуют, а от меня им надо только узнать некоторые конкретные сведения, а именно: 1) в Ленинграде и Москве какие мне известны лаборатории по производству синтетических наркотиков, 2) как им найти человека по имени Юра (упомянутого в статье), 3) но самое главное - их интересовало чересчур: кого я могу назвать из злоупотребляющих наркотиками сыновей и дочерей политиков, богатых и влиятельных людей, писателей и журналистов... Они говорили следующее: подобного рода информация - всегда готовая бомба для уничтожения или устранения любого папы или мамы посредством компромата на их детей... "Ведь скоро выборы", - твердили они..."
    Вряд ли эти двое действовали по своей инициативе, в обход заведующего подразделением.
    В нарушение законодательства адвокат, потребованный Алиной сразу же был предоставлен ей только на третий день задержания. Видимо, сперва надо было ее запугать. "Если я не буду с ними "работать" - срок 8 лет, да еще и "успокоили”, что я вряд ли выдержу до суда, потому что в камерах происходит все так, как хотят ОНИ...”
    Алина дожила до суда.
    Несмотря на то, что пошел 12-й месяц ее содержания в Бутырке, а обращения семьи, адвоката, редакции “Комсомольской правды", Русского ПЕН-центра об изменении меры пресечения разбиваются о глухую стену ("весь процесс управляется ими от начала до конца"), она держится мужественно, смело и умно, точно и последовательно отвечая в суде на чужие вопросы, точно и последовательно задавая свои. Но, возвращаясь в тюрьму, возвращаясь в свое внутреннее безмолвие, она возвращается к себе такой, какая она есть, к тому сложному внутреннему миру, который весь - другой. Он неподвластен и неподсуден не только судье Наталье Аринкиной и прокурору Светлане Кельдишевой, раз за разом отправляющим ее в камеру, и полковнику ФСК Дмитрию Воронкову, изловившему ее, но и, простите, друзья, общественным защитникам, равно как и журналистам, включая автора этих строк.

    Перформанс

    Алина - другая. Непохожая.
    Не перестаю об этом думать, получая ее записочки из тюрьмы.
    В листочке под названием "SOSтояние здесь" она написала: "Ситуация, в которой я оказалась, не дает мне НИ НА СЕКУНДУ вести себя естественно, так, как свойственно мне. Может быть, подавление эмоций и полезная вещь, но не в таком масштабе и с такой чудовищной беспрерывностью".
    Еще из записей: “Жаль, что я не знакома с подробностями их версии обвинения. Тогда бы я могла оперировать вымышленными фактами, так же, как и они. Получилась бы хорошая игра. Это же отлично - быть членом несуществующей группировки, совершать несуществующие преступления. Мне, и без того уже не существующей".
    Экзистенциальная девочка, с экзистенциальным восприятием действительности. Возможная литературная игра, то, что у них, молодых, называется художественной акцией, перформансом.
    Она - другая. У нее другое мироощущение, другие реакции, другие внутренние мотивации. Она очень умна и может быть жесткой - к родным и близким, равно как и к себе, поскольку она постоянно исследует всех, как и себя. "Мне никогда, - пишет она, - не удавалось принимать всерьез реальные события собственной жизни. Так же со мной не пройдет этот дешевый фокус под названием "житейский опыт". Мучает чувство вопиющей неоправданной несправедливости происходящего. Но это чувство постыдно. Я не имею права на него, поскольку с еще большей остротой ощущаю условность, эфемерность подобных понятий. Не подобает мне вопрошать "за что?"
    О, это молодое состояние, когда невозможно быть, как все! Ты особенный, до тебя на свете таких не было. Ты можешь свысока смотреть на остальных, у тебя есть на это твое внутреннее право. Высокомерие сменяется смирением, уничижением: ты ничтожен, некрасив, ты до такой степени некрасив и ничтожен, что тебя надо убить!..
    И все это - правда. Взрослые забыли, что так чувствуют в юности почти все, а незаурядные натуры в особенности, и что все - правда.
    Алина пишет: Несмотря на то, что весь этот фарс и бред жутки и чреваты бессмысленными и страшными последствиями, все равно же это фарс и бред, и я не могу заставить себя воспринимать их всерьез".
    Мы - должны воспринимать всерьез. Поскольку, как диктует наш житейский опыт, речь на самом деле идет о "полной гибели всерьез" (Пастернак), и не экзистенциальной - реальной. Читаю: "Мне надо выйти, а я не хочу хотеть выходить, не хочу (ведь это типично!). Никто не поймет, что хочется не выйти и спастись, а выйти и сделать (то, что мне нужно сделать), и, возможно, уже не спастись (глобально) никогда".
    Я понимаю. Битов и Мориц понимают.
    Никакую Кельдишеву и никакого Воронкова это не волнует.

    И тут она "закосила под "нормальную"...

    Сначала ее направили для обследования в Институт Сербского.
    "Хочу обратно в тюрьму. Здесь все в 1000 раз более унизительно... Врачи. Вопросики. Довольно цинично спрашивать у насаженного на булавку насекомого: "Как вы себя чувствуете?" Если бы это был настоящий цинизм, я бы была не против. Но они от глупости так себя ведут, а не от цинизма. "Закосила" под нормальную. Такого эффекта сама от себя не ожидала. Изобразила активность, хорошее настроение и даже (!) здравый смысл (пришлось опуститься до этого)... Самое большое коварство – никогда не признаваться в своем коварстве. И хотеть в нем признаться - самое большое искушение...
    Особенный человечек, с уникальным творческим и саморазрушительным внутренним миром, попал под колеса, мощной чиновничьей машины, название которой: ФСК, правоохранительные и судебные структуры.
    А мы - мы пытаемся распутать трагически-парадоксальный узел исходя из бесценности человеческой личности и бездушия наехавшей машины. Смех да и только!
    И Алина в суде - улыбается. "Голову беречь не надо. Надо беречь лицо". Детская Алинина улыбка истинна - такую не подделаешь. Может быть, она этого и не знает, она многого о себе не знает, несмотря на свою выдающуюся одаренность и такую же самоуверенность. И этому ребенку в ней невозможно не верить и - несмотря на разницу лет и бездны прочего - не продолжать защищать его.
   

    Еще раз о работе спецслужб

    В суде перед началом заседания ко мне подошла хорошо одетая женщина. Заговорила прерывающимся голосом, что наркотики - зло, что ее сын - наркоман был на грани гибели, что общественные защитники из Русского ПЕН-центра ведут себя неправильно, что они должны были построить свои речи (которых еще не было, были вопросы обвиняемым и свидетелям) как объяснение вреда наркотиков, что Алина, подруга ее сына, безусловно, тяжелая наркоманка...
    В этом месте мать Алины, сидевшая рядом, изумленно прервала ее: Алина не наркоманка, да вы что!..
    В потоке как бы сбивчивой, убедительной речи проброшенное про "тяжелую наркоманку" могло и должно было пройти как по маслу. Не прошло. У меня нет оснований сомневаться в горе этой женщины - невольные сомнения возникли на другой счет: с какой целью была предпринята попытка дискредитировать Алину как будто в обычном житейском разговоре?
    Больше эта женщина в суде не появлялась.
    Наркотики - зло, кто спорит, Страшное зло. Распространители наркотиков - порученцы дьявола. Это прекрасно отслеживает Алина, самостоятельно занявшаяся проблемой и выступившая со статьей, которой ей никто не поручал. Хотя Алине хватает ума видеть вещи гораздо глубже: "Если человек знает меру, он никогда не станет наркоманом, а если не знает, то окажется в критическом положении".
    Не меньшее, если не большее зло - использование властью всех, включая наркоманов - особенно наркоманов! - для того, чтобы посадить их на крючок в своих - любых! - целях. Слишком во многих случаях власть доказала, что человек, которым она клянется, в реальности для нее - ничто. Ничто - и Алина Витухновская.
    "Когда следователь появился в тюрьме, он удивился тому списку вещей, которые я просила мне передать. "Ты что, собралась здесь долго сидеть?! - сказал он... - Ты нам здесь не нужна. Нам нужны другие люди...". Создалось впечатление, что они ждут ЛЮБЫХ имен, понимая, что попали впросак. Любых имен, лишь бы составить протокол, представить начальству информацию и отловить и подставить ни в чем не виновных людей".
    Полковник ФСК Воронков то же самое бросил в суде: Алина нас не интересует...
    Она их не интересует. Пусть гниет в Бутырке.
    Дело тем более трудно, что ЭТИ в отличие от ТЕХ - следов не оставят. Да же в секретных архивах.
    За время пребывания в тюрьме Алина по двум поэтическим книгам - "Аномализм" и "Детская книга мертвых" принята в Союз писателей. Это неслыханное событие: ни разу в России заключенного никуда не принимали, только отовсюду исключали. Она сегодня - единственный в России писатель за решеткой.
    Заявленное Русским ПЕН-центром ходатайство о взятии ее на поруки (гарантия высокого общественного органа, пользующегося международным авторитетом!) остается без удовлетворения.
    Так кто правит бал в России? Допустит ли общество, чтобы так продолжалось?
    Продолжение суда - 18 сентября.