Девочка нервно пишет...

    Есть термин: человеческая индивидуальность. Признается ли за каждым реальным лицом право быть индивидуальностью?
    Мы с глубоким интересом и уважением относимся к трудным судьбам людей, тем более творческих, к особенностям их психики, к их странным реакциям, мыслям и чувствам, часто не похожим на наши мысли и чувства, в том случае, если... эти люди ушли. Или вообще принадлежат не нашему времени. А может .быть, и не нашему месту. Мы как бы безмолвно условились, что ничего подобного тому, что происходило с Достоевским и Толстым, Ахматовой и Цветаевой, Прустом и Ницше, - с живыми, живущими здесь людьми происходить не может.
    Может. И на самом деле происходит. И будет происходить.
    Дело не в сравнении имен и фигур - в сравнении переживаний. Душевных, духовных, интеллектуальных, которые овладевают современными людьми с тою же силой, что и прежде, как бы им в этом ни отказывали, как бы ни сводили человека к функции.
    Алина Витухновская в 21 год попала в Бутырку по обвинению в хранении и распространении наркотиков. Ее счастье в том, что она оказалась натурой незаурядной, заинтересовавшей собой прессу. Если б не это, она, как и многие несчастные, несправедливо сгнила бы в тюрьме. Полгода борьбы за нее "Комсомольской правды", других средств массовой информации, Русского ПЕН-центра, общественности дали свой результат. Внимательное рассмотрение дела адвокатами, включая общественных адвокатов от ПЕН-центра на сегодня закончилось тем, что сфальсифицированное "дело" рассыпалось.
    Очень хорошо сказал об Алине молодой журналист Игорь Рябов, выступивший на суде в качестве свидетеля. На вопрос, может ли Алина являться наркоманкой и наркосбытчицей, он ответил однозначно: "Нет. Потому что у нее совершенно другая задача в этом мире". Кстати, независимые психиатры, обследовавшие Алину, подтвердили, что она ни в коем случае не является наркоманкой - этот слух усиленно распространялся по Москве с явной подачи работников ФСБ, посадивших Алину на скамью подсудимых за то, что она отказалась стать их тайным агентом.
    Я сказала о счастье Алины Витухновской.
    Оно же - ее несчастье. Выдающаяся одаренность и незаурядный ум соединены с непреходящей болью - основным чувством, с каким поэт Алина Витухновская воспринимает сущее. Не забудем ее возраста - возраста обостренного страдания при осмыслении мира и своего места в нем. Мы никогда не знаем и не понимаем поколения, идущего за нами. Сможем ли мы понять его - через эту индивидульность?
    Этими несколькими словами необходимо предварить мою переписку с Алиной, которая не предназначалась для печати - только друг для друга. Теперь, когда Алина на свободе, обе подумали и решили, что, возможно, наши письма стоит обнародовать.
    Все началось с нескольких публикаций в "Комсомолке", когда мы еще не знали, что она невиновна, и просили только о снисхождении...

* * *

    АЛИНА:
    Уважаемая Ольга Андреевна!
    Огромное Вам спасибо за проявленное ко мне внимание. Я не ожидала такой реакции, и она меня очень обрадовала. Наверное, Вы заметили из моих записей, что только реакция извне служит для меня оправданием все-таки довольно мучительного существования. Слишком много эмоций и состояний для меня одной. И слишком бессмысленно для меня одной. Поэтому НЕОБХОДИМО воздействовать и наблюдать реакции.
    Статья Ваша произвела фурор - меня вызывали разные люди вплоть до Волкова (начальник тюрьмы), который начал свою беседу с предложения выпить чай. Моя "сокамерница", которая находится в Бутырке уже 3 года, сказала, что за все это время ничего подобного не случалось. Меня наконец-то соединили с моей подругой Лялей. О том, чтоб нас вновь посадили в одну камеру, я просила около 5 месяцев, но безуспешно. Это оказалось возможным только благодаря Вашей статье. Ляля заявила, что "я затянула ее в самое шизофреническое происшествие, случавшееся когда-либо в Бутырской тюрьме". Действительно это - Грандиозное Действо (поскольку грандиозны наши ощущения), только бы оно не кончилось страшно. А хотя... Нельзя же хотеть типичного, нельзя желать спастись. Еще раз огромное спасибо Вам и всем тем, кто заинтересовался этим делом.
    До свидания. Алина.

* * *

    АЛИНА:
    Здравствуйте!
    Я прочла распечатку текста для радио "Свобода", мне очень понравилось, на всех "тюремных людей" произвело большое впечатление. Извините, сама ужасаюсь бездарности и примитивности собственных словесных формулировок - видимо, это следствие полнейшей нервной истощенности. Деградация. Не думаю, что смогу сказать на суде что-либо эффектное. Вы знаете, я не хочу, чтобы с меня сняли обвинение, но не потому, что я действительно не совершала этого преступления, а потому что я хочу СКАНДАЛЬНОЙ славы. Я не хочу, чтобы мой имидж был ограничен исключительно литературой. Я не отождествляю себя со своим "творчеством" (не могу употреблять этот термин всерьез). "Искусство" в моем случае - это симуляция, "доступный" (но не лучший) способ манипуляции общественным сознанием. По сути это желание власти (неосуществимой власти). И еще - интуиция + расчет + невозможность высказаться "нормально" + тяжесть невоплотимого потенциала "не-рабства" + еще черт знает что... ("линия страха, тире между вещью и словом" (Б.Вагафтич).
    Я не хочу, чтобы с меня сняли обвинение. Я хочу, чтоб меня отпустили, потому что я - это я. Адвокат Игорь Иванович говорит, что нужна повторная экспертиза, что нельзя рисковать. Может быть. Но я не ручаюсь, что на этой экспертизе мне не взбредет в голову снова стать "здоровой".
    И вообще вряд ли я дальше буду терпеть это издевательство безликих лилипутов надо мной. Не потому, что я боюсь их, а потому что мне претит всякая зависимость, и единственный способ устранить ее - это исчезнуть (или уничтожить их). К тому же, что я теряю? У меня и так уже неподходящий возраст. Я должна быть ребенком. Реализовать свои претензии я не смогу, это же не реально. А отказавшись от претензий, я уже не буду собой. Это безвыходное положение.
    Телевизора у нас больше нет, девочку, его хозяйку, перевели в "осужденку". Дали ей 3,6 года за детскую шалость. Постоянно поражает несоответствие сроков и "преступлений". Это неправильное государство, как, в принципе, и все остальные. Хочется устроить революцию. И эффектно, и эффективно. Выдумаете, они выпустят такое агрессивное существо? Каждая камера располагает к определенным действиям. Вот в этой, где я сижу (лежу) сейчас, почему-то нельзя читать. Текст не воспринимается вообще. Хотя, может быть, потому что книги здесь ужасные. Все-таки мне сложно поверить, что мне (именно как мне) действительно хотят помочь. Я настолько себе не нравлюсь (мягко выражаясь), что уверена, что вызываю враждебную реакцию у всех.
    Знаете, что заявил мне местный врач по поводу папиной жалобы о моем здоровье? Он сказал: "Передайте своему папе, что у вас здесь не только зубы, у вас все кости разрушатся, вы будете стареть" и т.д. и т.п.!
    Но я же ДОЛЖНА выглядеть как ребенок!!!
    А что Вам сказал врач, с которым Вы консультировались по поводу моего состояния? Это же чрезвычайно любопытно. Пожалуйста, не скрывайте от меня, даже если это звучало резко. Поверьте, что это не из той области, которая могла бы меня как-то задеть. И вообще я не так уж ранима, как многим кажется. Правда, есть вещи, которые действительно задевают меня и могут довести до психоза. Я Вам их перечислю:
    1) зависимость, отсутствие власти,
    2) нелестная реакция ма мою внешность (или отсутствие реакции),
    3) вынужденность быть человеком (хотя бы частично).
    У меня к Вам еще один вопрос. Почему в письме от ПЕН-центра говорится: "в обращении с наркотиками порой они видят способ уйти от травмирующей их действительности"? Ко мне эта фраза не может иметь никакого отношения! Чем руководствовались люди, прежде чем ее написать? Ведь они же меня не знают.
    До свидания. Алина.

* * *

    ОЛЬГА:
    Алина, трудно с места в карьер говорить по сути, притом самой серьезной, с человеком, который никогда не видел тебя и которого ты никогда не видел. Вы пишете в письме, что не хотите, чтоб с Вас сняли обвинение, поскольку желаете скандальной славы. Но в то же время хотите, чтоб Вас отпустили, поскольку Вы - это Вы. Вы в таком возрасте и таких отношениях с миром, что имени эта последовательность (точнее, непоследовательность) имеет для Вас первостепенное значение. Однако мир гораздо старше Вас, и в нем есть свои законы, с которыми Вы, понятно, не считаетесь, - в ответ он не считается с Вашими. Я говорю о законах мира, которые за неимением места и времени, можно коротко обозначить как Библейские. Но есть еще и государство, которое - хоть для какого-то порядка - устанавливает свои законы, далеко не Библейские, а просто уголовные и прочие. Я не оцениваю сейчас их качества и их, скажем так, нравственного наполнения (не говоря уж об исполнении) - я говорю лишь о том, что в таком случае возможно единственное: война между установками, официальными и Вашими. Вы эту войну получили. Скандальная слава - возможно, и приятная вещь, однако в данном случае она может сопровождаться не одним крошением зубов, а гораздо более жестокими последствиями - вытерпите ли Вы их? Вы хотите победить. В основании - то, что Вы хотите вообще всяческой власти. Победить или умереть. Властвовать или умереть. Или просто умереть. В этом случае, разумеется, никто из Ваших близких (и далеких) не может Вам помочь.
    Это счастье, что Вы умеете слагать слова, что эта отдушина, этот дар даны Вам. Тут не об искусстве речь, Вы правы, - о жизни. И насчет Вашей ранимости и одновременно железной стойкости мне тоже понятно. И не снаружи - изнутри. Я говорила с Вашим другом Сэнди. У него нет писем к Вам (или их копий). Во всяком случае он сказал, что категорически против каких бы то ни было публикаций. Еще он сказал, что он и Вы понимаете друг друга так, как будто оба без кожи. Может, он как-то иначе сказал, я не помню, но смысл тот же. Нескольких фраз разговора было довольно мне, чтоб понять, чем обмениваетесь Вы с ним, на чем основана Ваша внутренняя близость. Но он, признаюсь, не тронул меня в той степени, в какой тронули Вы. Возможно, от того, что Вы в тюрьме, а он на свободе. А возможно, что я слишком много думала о Вас, читая Ваши стихи и письма. Счастье, что есть что-то помимо Ваших собственных слов и заявлений, включая самые амбициозные. Поверх них. Почему Вы пишете, что должны выглядеть как ребенок? Вы и есть ребенок (и это прорывается хотя бы в простых словах благодарности, что кажутся Вам примитивными и бездарными), и ребенку (что есть Вы в существе своем) я и сострадаю.
    Фраза из письма ПЕН-центра, которая Вас задела, - случайная и ничего не значащая, написанная, видимо, на всякий случай (раз наркотики - то вот про наркотики), но люди из ПЕН-центра с охотой и желанием бросились Вас защищать и Вам помогать: лучше исходить из этого, чем обращать внимание на одну фразу. Вознесенскому были переданы две Ваших книжки, других стихов он не читал. Книжки, кажется, читали и другие люди.
    Желаю Вам здоровья и надежды.
    11-12 июня.

* * *

    АЛИНА:
    Здравствуйте!
    Вы пишете: "скандальная слава может сопровождаться гораздо более жестокими последствиями - вытерпите ли Вы их?" Да вытерпеть-то можно все, что угодно, но только в том случае, если цель оправдывает средства. (Извините за банальности. Мне бы хотелось объяснить Вам все подробней и на другом уровне, но не здесь и не сейчас). А цель оправдывает средства ТОЛЬКО на данном промежутке времени. То есть результат от затраченных усилий должен родиться сразу же после того, как усилия были затрачены. Потому что то, что произойдет через несколько лет (иногда месяцев, иногда дней), уже никак не связано с тем, что желалось несколько лет (месяцев, дней) назад. Тут в первую очередь играет роль такая ВАЖНАЯ ДЛЯ МЕНЯ вещь, как возраст. Если бы меня фантастическим образом заморозили (внешне) в возрасте 15-16 лет и держали бы в этой тюрьме 10 лет, да еще если бы при этом обо мне регулярно писала пресса, то можно было бы вытерпеть все физические и психологические пытки. С удовольствием. С извращенным удовольствием? С "героическим"?
    Но выйти отсюда "не ребенком" (внешне) - мне это просто-напросто не нужно. И этого не будет. Через год я просто откажусь вернуться. Я не выйду отсюда, или я запрусь в новой темнице (подальше от дневного света), или я покончу с собой, или я буду сумасшедшим отшельником, убегающим от СОБСТВЕННЫХ (?) отражений.
    По поводу врачей. Как сказала одна девочка (кстати, знакомая Сэнди), "врач и пациент - одно и то же". Т.е. врач - паталогическая форма пациента. Избавляться от болезни? Прежде, чем принять такое решение, надо выяснить, насколько она (болезнь) типична. После этого избавиться от всех типичных, распространенных ее деталей. Ну а нетипичное, я думаю, следует не только оставить, но и культивировать, может быть, в ущерб себе, но не в ущерб своему "искусству", а главное, не в ущерб наблюдателям той редкостной породы, объекта изощренных социально-психологических мутантов, который (возможно?..) из них произрастет.
    Честно говоря, я не верю в возможность глобальных изменений. И, наверное, единственная помощь, которую я хотела бы получить от врачей - это, чтоб они сделали меня суперактивной и суперработоспособной, а то у меня просто ни на что нет сил. Тогда, возможно, я смогла бы эксплуатировать свое "страдание" и трансформировать его в нужную для меня форму. Вообще мне не хочется больше говорить о страданиях и непереносимости, потому что действительность просто не стоит таких серьезных реакций {или просто реакций, определяемых такими серьезными пафосными словами). Я не прекращу мучиться, но я не хочу, чтоб об этом знала публика. Это, кажется, сейчас не модно. К тому же я настолько привыкла к отсутствию соответствующих по силе и искренности реакций (жалости, например), что теперь, скорее всего, просто их не хочу.
    Извините, что не смогла (не успела) толком ничего сказать на суде, когда Вы подходили с диктофоном. Как Вам "понравилось" это клоунское действо? Мне усиленно навязывают роль "твари дрожащей" (реакция Сэнди), сама абсурдная формальность процедуры не позволяет (никак!) полностью выйти за рамки. Ситуация,  в которой я оказалась, не дает мне (НИ НА СЕКУНДУ!) вести себя естественно, так, как это свойственно мне, я не могу говорить то, что думаю на самом деле - это самое ужасное. Может быть, подавление эмоций - полезная вещь, но не в таком масштабе, не с такой чудовищной беспрерывностью!!!
    Неужели все ВСЕРЬЕЗ озабочены моим делом? Никак я не могу в это поверить, поэтому придумываю горы разнообразных объяснений, побудивших общество к действию. Не буду о них писать, но, честно говоря, они меня пугают.
    И неужели, действительно, ситуация так сложна? Я до сих пор не могу понять, зачем она длится и кому все это нужно.
    Очень жду письма от Вас. До свидания.

* * *

    ОЛЬГА:
    Здравствуйте, Алина!
    Отвечаю на Ваше письмо. Мне трудно было писать Вам в первый раз в силу многих причин, и прежде всего, в силу возможной (неизбежной) неадекватности понятого сказанному. Главным мне казалось преодолеть Ваше желание поиграть с властью в какую-то игру (где ставкой свобода и жизнь), что сквозило в каждой строчке написанного Вами. Потому начало и было, видимо, достаточно жесткое. Откуда там "когда" или "если" насчет Вашего освобождения? Оттуда, что человек (я) не может предугадать всех действий судебно-государственной машины, а тем более, их предотвратить, особенно учитывая, что в тот момент обстоятельства дела были неясны (мне). В такой ситуации брать на себя право чрезмерно обнадеживать и дезориентировать Вас было бы, на мой взгляд, более жестоко. Обстоятельства дела и сейчас не известны мне до конца, но все-таки информации значительно больше, а значит, и больше надежд. Кроме того, предпринятые всеми нами действия также меняют Вашу участь, как мне кажется. Кстати, поздравляю Вас с приемом в Союз писателей, хоть Вам и выдан членский билет старого образца ("СССР"), но он такой и у всех остальных. Как и паспорт.
    Я понимаю, что Вы не можете не думать о причинах наших действий, особенно в изоляции, пережевывая многократно одни и те же сюжеты. Причин - десятки, в каждом случае свои. Но есть одна главная - любовь. Любовь Вашей бабушки, позвонившей мне. Любовь меня, ее услышавшей. Любовь к моим детям, а значит, и к Вам. Вы правы, очень страшно положиться на чьи-то чувства как на вечные. Люди не боги. Люди импульсивны. Что-то может измениться. И тогда вы скажете: ну вот, так я и думала. И будете по-житейски правы. Но не мудры. Принять любовь и быть благодарным за любовь, пока она длится, гораздо плодотворнее, чем отворачиваться от нее из страха, что она невечна. Между прочим, разрушительные тенденции и разрушают, а созидательные - созидают, извините за трюизм.
    Вы пишете о случайной ситуации, в какую попали. Мне трудно сполна судить об этом. Тот человек, который был рядом в суде, когда мы пытались перекинуться с Вами парой слов, напомнил мне слова Ницше: если долго вглядываться в пропасть, пропасть начинает вглядываться в тебя. Вы ведь желали некоей акции, то есть желали спровоцировать нечто. Возможно, плоды Вашей провокации оказались чрезмерны. Поймите, Алина, я говорю с вами не о юридических аспектах, а об экзистенциальных. Что касается юриспруденции, Вашего незнания ее (как и моего), действий спецслужб и проч. - это совершенно другой аспект, я о нем не говорю, этим, слава Богу, сейчас занимается Ваш адвокат и другие люди, которые обладают более специальными знаниями.
    Будем ждать. Держитесь. Желаю Вам добра.
    7 июля.

* * *

    АЛИНА:
    Здравствуйте, Ольга Андреевна!
    Большое Вам спасибо за письмо.
    Я нахожусь в ирреальном пространстве.
    То, что происходит здесь (быт, ненужные отношения) - проходит мимо меня, я не чувствую...
    А то, что там, на так называемой свободе (все-таки так называемой), тоже давно уже потеряло черты реальности и существует только как некий миф, верить или не верить в который - это уже практически не имеет значения. Потому-то мне и трудно определить, что руководит действиями пребывающих там людей, что это вроде как и не люди вовсе, а мифологические фигуры. Так я от всего отвыкла. Иногда, правда, мне кажется, что это меня сделали мифологической фигурой, и речь идет не обо мне уже, а о искусственно созданной проекции чужих мыслей.
   "Каждый хочет, чтобы я его обманула" - иногда думаю я.
    Я очень отчетливо чувствую это.
    Вы пишете о том, что "главным казалось преодолеть Ваше желание поиграть с властью в какую-то игру (где ставкой свобода и ждзнь)". Честно говоря, мне польстило то, что мои действия выглядят со стороны как ЖЕЛАНИЕ играть (как будто я живая). Но, к сожалению, по большому счету подобные (реальные) желания у меня отсутствуют. Я только вяло пытаюсь создать о себе какое-то впечатление (как будто я есть и действую) из жалости к собственному отсутствию и нежелания смириться с существованием мира без меня.
    Меня пугает (и вдохновляет) одна тенденция - Вы не первый человек, кто проводит аналогии с Ницше, говоря обо мне. Сэнди, например, пишет о моей фотографии с "незаметно злым взглядом" - "...Нидше напрашивается со своими на удивление точными формулировками: "Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя" (из книжки "Злая мудрость" - Bose Weisheit, 1885). Просто замени слово "стремящиеся" на "обитащие" и ты поймешь, что я имею в виду".
    Вот и Сэнди придумывает роль для меня. По всей видимости, я - ничтожная его не устраиваю, т.к. он сравнивает себя со мной.
    Да, еще кое-что по поводу игр с властью. Что же, Вы считаете, что эту власть надо воспринимать всерьез? Но это же автоматически означает подчиниться ей. А реагировать на нее любым образом, только не тем, который она ожидает, - это, по-моему, единственная возможность избежать ложной зависимости от нее. Еще Вы пишете о том, что я желала некой акции и плоды моей провокации оказались чрезмерны. Не знаю, может быть, и так, Может быть, я спровоцировала нечто (на экзистенциальном уровне). Хоть я и не очень верю в очевидную для многих взаимосвязь глобального и бытового и не считаю реальные события своей жизни отражением "экзистенциальных претензий" (уместно ли такое выражение? Если даже оно не очень правильное, я надеюсь, Вы меня поймете). Но я ни в коем случае не считаю плоды провокации (если таковая имела место) чрезмерными. Потому что если мне плохо - это "мне плохо" и ничего больше (тем более, мне  было плохо всегда). Я к тому, что это никак не повлияло на события мировые, а тем более вселенские (а именно такие масштабы меня интересуют, хотя я и понимаю, что это нереально).
    До свидания, Алина.

* * *

    ОЛЬГА:
    13 июля.
    Милая Алина! Я отвечаю На Ваши письма, а надо бы - на Ваши состояния, которые - не ухватить. Вам, как мне кажется, нужны не ответные рассуждения, а ответное чувство, которое, в свою очередь, Вам не нужно, потому что вы а/ бесчувственны (как Вам кажется) и 6/ оно все равно не поспеет. Заколдованный круг. Его можно прорвать только, сообщив Вам, как Вы мне милы и жалки со своими мучениями, и я Вам это сообщаю - жалки не в смысле жалкости, а в смысле жалости, с тем оттенком, что есть в русском языке: любит значит жалеет. Или: жалеет значит любит. Больше ничего писать не буду, потому что это главное.
    Вот еще что. Можно попасть в поле отрицательных энергий (или по-другому, зла) и тогда все будет во зло, а можно попасть в поле положительных энергий (добра), тогда - наоборот. Внутри - то же самое. В этом смысле быт тесно и напрямую связан с космосом, хотя Вы в этом сомневаетесь. Узнать, почувствовать, когда случается так, а когда иначе - и тогда или не выступать (в первом случае), или, напротив, выступать и активно (во втором). То, что в самом человеке происходит, далеко небезразлично для этих общих энергий. Человек может бытъ носителем и того, и другого (и-или, в разные моменты по-разному). Потому стоит слушать и прислушиваться и быть внимательным и к себе, и к проявлениям внешнего мира. Впрочем я даю лишь грубую схему - все тоньше и сложнее. Сейчас это для Вас звучит, видимо, абракадаброй, но это не страшно, прорастет потом.
    И особенно спасибо за Ваши спасибо, искренние они или любезные, неважно, во всех случаях это хорошо.
    Один вопрос. Что значит "каждый хочет, чтоб я его обманула"? В чем, к примеру, Ваш обман меня?
    Держитесь, бедный ребенок.

* * *

    АЛИНА:
    Мои "спасибо" искренние, только способ их выражения (само слово) лжив и неестественен для меня. Всегда почему-то с трудом выговаривала все эти слова любезности. Может быть, потому что "спаси бог". В смысле - никто не спасет, и бог (если есть) - плохой. И если он (бог) собирается спасать, то тогда вообще не надо...
    Что значит "каждый хочет, чтобы я его обманула"?
    Я это очень отчетливо ощущаю, даже, наверное, ухожу за пределы "допустимой ощущаемости", а там, за пределами, слишком сложно подбирать слова. Грубо говоря, каждый имеет обо мне неправильное представление, и СЛИШКОМ НАСТОЙЧИВО ЖЕЛАЕТ чтобы я этому представлению соответствовала.
    ..................................
    В общем-то в любом случае я собиралась умереть. Без всяких претензий. Потому что мне не нужно это ВСЕ. Попав неожиданно в этот спектакль, я решила сыграть роль (аналогии обывателей). К тому же, думала, решат, что я умерла ИЗ-ЗА ЭТОГО (из-за ситуации). НО разве ИЗ-ЗА ЭТОГО можно умереть?! Умереть можно только ИЗ-ЗА ВСЕГО.
    ..................................
    К чему так долго вынуждать себя участвовать в том, что по-настоящему не интересно и не нужно? В конце концов, какая разница, что подумают?
    Что бы ни осуществилось, всего будет мало.
    Сколько бы ни продолжалось, будет только хуже.
    Очень глупое выходит послание. Наверное, таких глупых я Вам еще не писала. У МЕНЯ НЕ РАБОТАЕТ МОЗГ (физически). 99% потеря ориентации. Я, кажется, совсем ВЫПАЛА из спектакля. И теперь мне не за что держаться.
    Почему (?!) первая реакция, которую я представляю себе - это язвительные снобистские ухмылочки (реакция знакомых на информацию обо мне и на меня вообще)?
    Раньше я думала, что разница только в терминологии. Что-то вроде (мажет быть, Вам давали этот стих, я не знаю, на всякий случай пишу):
                            ОНИ
    Со мной опять здороваются стены.
    С них сползает краска и идет за мной.
    Они называют это тенью.
    Я называю это тоской.
    Не могу приспособиться к этому городу.
    Не могу поселиться в чужие горы.
    Они называют это глупой гордостью.
    Я называю это горем.
    За мной опять уходят бродяги.
    Я держу кусок неба, вбиваю гвозди.
    Я называю это флагом.
    Они говорят мне, что это звезды.
    Я сжимаю в руках солнца сгусток,
    остатки неба синего с солью.
    Они называют это искусством.
    Я называю это болью.
    Кто-то рисует пустые дороги.
    Кто-то чертит мысли по снегу рукой.
    Они называют это богом.
    Я называю это собой. (1986 год).
    Но, оказалось, не в терминологии разница, а ВО ВСЕМ. И каждый раз, пользуясь чужими словами, я обманывала всех, сбивала с толку, запутывалась сама. А своих слов у меня нет. Нет ничего своего, кроме того, чего нет и быть не может. Меня НЕОБХОДИМО отравить. Алина.

* * *

    ОЛЬГА:
    Алина, браню себя за предыдущее письмо, за то, что невольно подставляю свои возможные реакции на место Ваших и из них исхожу, что, конечно же, неверно. Извините за советы, данные Вам от чистого сердца, но от этого не менее неуместные и оттого, видимо, неумные. Читая Вас (стихи) а также письма, адресованные не мне), я вновь погружаюсь в Ваш мир - и краснею от той разницы, что между и между, о какой непростительно забываю в другие минуты. Отдаю себе отчет в том, что Вы многолики и можете общаться, скажем, со мной или с тюремной воспитательницей так же искренне (в тот момент) и на равных, как и, к примеру, с Сэнди. Но ни воспитательнице, ни мне не перетащить Вас из Вашего в свой мир (что и ненужно, и такая задача не стоит вовсе), но оттого и контакты могут быть столь ужасающе невпопад.
    Это ничего не меняет в той установке, которая не зависит, по существу, ни от меня, ни от Вас, а следовательно - не меняет ничего и в в моих действиях. Будем продолжать, сколько хватит сил и удачи.
    Вас, конечно, растащили на куски и на цитаты, но, сознайтесь, без Вашей воли ничего подобного не могло бы произойти и не происходило бы. Ваша открытость миру - тому самому, который Вы не принимаете, - поразительна. Это кажущееся глубоким противоречие есть отражение Вашего презрения к нему и одновременно Вашей зависимости от него... Но это уже тавтология.
    Вопрос вопросов: что будет дальше?
    Не с судебным процессом, не с приговором, обвинительным, оправдательным или компромиссным, - с Вами.
    С внешней стороны надеюсь все же на возможную помощь Татко, когда он появится.
    С внутренней....
    Храни Вас Бог. 13 сентября.

* * *

    АЛИНА:
    Здравствуйте.
    Спасибо за письмо.
    Теперь я, наверное, Вам совсем разонравилась. Или я не поняла Ваше последне письмо. Все, видимо, оттого, что Вы прочитали письмо к Сэнди. Но письмо к Сэнди - это письмо к Сэнди. Я знаю его реакции и мировоззрение и мне надо ЛЮБЫМ способом не разрушить его мнения обо мне. Иначе, с кем я буду дружить?! Новых людей я боюсь. Все другие? И пропасть между мной и ними все очевидней.

* * *

    12 октября 1995 года после года, проведенного в заключении. Алина была выпущена на свободу. 22 января 1996 года суд отправил ее "дело" на доследование.

* * *

    И вот - наша личная встреча. Я снимаю Алину в телевизионной программе "ВРЕМЯ "Ч". Алина бесстрашно распахивает свой внутренний мир, бросая вызов всем. Как ответить на него? Захлопнуть двери? Или признать и свою вину - за ту не-любовь, на какую мы оказались способны, неспособные на любовь, отчего обделили ею своих детей?..
    Только потом заметила, что говорила Алине то "ты", то "вы".

   - Алина, ты обратила внимание на то, что в своей спецпрограмме по радио "Свобода" я, прочитав твои стихи, свидетельствовала: безумие и гениальность. Ты сказала: ну какая гениальность?!.. Ты считаешь, что есть интуиция плюс точный расчет плюс что-то там еще. Насчет безумия - личное знакомство с тобой заставляет меня отменить это положение...
   - Зря.
   - Зря? Ну, мы решим это в ходе дальнейшей жизни...
   - Моя интуиция, точный расчет, помноженный на игру в эстетичность, полное попадание в точку с нулевым процентом применения чувств. Почему меня удивила эта фраза? Потому что я была уверена, что вы имеете в виду именно общечеловеческое значение этого слова. Я считаю, что люди думают, что гениальность, гениальные люди - это нечто природное. А у меня как раз неприродное. Я пыталась избавиться от всего, что навязано, от того, что заложено. Я все делала сама. Я продумывала как компьютер или как робот.
   - Ты хочешь сказать, что все время находишься в состоянии войны - с собой и миром?
   - Да. Безусловно это оппозиция ко всему.
   -  И к самой себе?
   - И к самой себе
   - А то, что ты говоришь, что как компьютер, - что это значит?
   - Ну это касается только искусства. То есть я чувствую... Я не знаю, как это определить... Я чувствую то, что нужно. Я чувствую, на что отреагировать, я знаю, как это создавать. Но это не имеет отношения ни к вдохновению, ни к обычной работе над словом, над стилем. Это совершенно иное. Я не знаю только, какое этому дать определение, потому что это нужно чувствовать.
   - Ты видишь, ты в разговоре все время употребляешь слово "чувство", хотя в своих теоретических построениях от него отказываешься: "я ничего не чувствую", "я не испытываю восторга", "я не испытываю ужаса" - все как бы, все в кавычках. Так?
   - Поэтому в любом разговоре я постоянно вынуждена врать, потому что я пользуюсь чужими терминами, чужими словами. А своих у меня нет.
   - А может быть, ты врешь, или тебе кажется, что ты врешь, потому что ты говоришь о чем-то в эту минуту, а в следующую твое состояние меняется и ты уже должна думать иначе?
   - Такой момент тоже присутствует, но есть все-таки постоянные и неизменные вещи, которые не меняются. Тут дело не в этом. Дело только в словах, в словах, которые чужие. И которыми я вынуждена оперировать. Я не вру, я не хочу врать, но я не могу определить и объяснить для людей то, что я думаю, на человеческом уровне.
   - А какой еще есть уровень? На каком бы ты могла объяснить уровне?
   - Его нету. Уже.
   - А почему уже?
   - Потому что все уже существует. Уже все определено.
   - То есть ты пришла в сложившийся мир, а тебе хотелось бы создать свой мир, в котором ты могла бы создать свой язык, диктовать свои условия отношений?
   - Неизвестно, хотелось бы мне его создать, потому что стремление создавать - оно опять-таки человеческое стремление, оно из этого мира. Мне хотелось бы быть просто до всего. И там я уже разобралась бы, что мне нужно делать.
   - Скажи, Алина, ты считаешь, ты похожа да других или нет?
   - К сожалению, я, по-моему, абсолютно другая. В Институте Сербского у меня, кстати, спросили, не чувствую ли я себя "посторонней"? Имелся в виду "Посторонний" Камю, вы поняли.
   - И что ты им сказала?
   - Нет, конечно, нет. Но я же играла в нормальную.
   - Насколько я знаю, вокруг тебя вьются люди. Молодые юноши и девушки, ты являешься притягательным для них существом, да, или я ошибаюсь?
   - Ну, наверное, для всех по-разному.
   - Но у тебя много знакомых.
   - Очень. Просто бесчисленное количество.
   - Целый город.
   - Да. Я уже в них с трудом ориентируюсь.
   - Они тебе что-то дают? Или ты им что-то даешь? Почему ты с ними общаешься, ты не задавала себе такой вопрос?
   - Потому что, во-первых, я боюсь остаться одна. Во-вторых, я ищу людей, которые соответствовали мне хотя бы в чем-то и хотя бы что-то понимали. И таких соответствий в каждом человеке может быть совсем чуть-чуть. Поэтому их нужно так много. Но в итоге у меня получается ощущение, что меня просто пожирают.
   - А ты и ребенком все так же ощущала? В тебе не происходило перемен? Ты начала писать стихи очень рано?
   - Я начала сочинять, по-моему, в три года. Это записывали родители. Потом я стала писать сама.
   - Когда ты научилась писать?
   - Я, честно говоря, не помню. Я только помню, как я научилась читать. Это было очень странно. Меня никто специально не учил. Думали, что все это произойдет в школе. Я подходила к родителям и спрашивала, какая это буква. А у меня была привычка сидеть на кухне, раскладывать там на полу газеты, что-то выдумывать, какие-то свои сказки, но изображать это так, как будто я читаю газеты. И вдруг однажды родители в полном шоке. Они слышат, что я читаю какую-то политическую статью, по-моему, про Брежнева, не по слогам, а вот сразу.
   - Между тобой-ребенком и тобой-двадцатилетей большая разница?
   - По основным ощущениям разницы практически нету. Но, конечно, больше отчаяния. Я всегда рассчитывала, что это временная ситуация, в которую я попала. Я не верила, что все это по правде. Теперь понятно, что она не временна... Знаете, это такая сейчас не модная тема. Я не хотела, чтобы кто-то слышал о моем отчаянии.
   - Только потому, что это не модная тема?
   - Только поэтому.
   - Ты такая самостоятельная, такая отдельная и в то же время так зависишь от общественного мнения, от мнения других. Тебе кажется, что ты не так выглядишь, что не так тебя оценивают. Ты хочешь играть какую-то роль...
   - Я понимаю, о чем вы говорите, но вы преувеличиваете значение этой зависимости. Дело не в этом. Дело совершенно в другом. Я просто выбираю из того, что существует здесь. Здесь существую я, здесь существует общество. Я своими собственными реакциями, своими собственными ощущениями и собой вообще удовлетвориться не моту. Я вам, по-моему, писала об этом, что у меня давно уже чувство полной завершенности существования, потому что я не существую сама для себя. Я существую так и на таком уровне, где... вот опять придется к этому вернуться, где очень жутко, очень страшно, очень оторванно. И это существование, этот уровень, я не знаю, бессмысленны они или нет, но они не прогрессивны. Они очень статичны, они закончены и никаких действий там родиться просто не может.
   - Все-таки ты говоришь и о жути, и об отчаянии, несмотря на то, что это не модно... А когда ты пишешь свои стихи, что это за акт для тебя? Ты от чего-то хочешь избавиться, что-то зафиксировать, ты хочешь что-то кому-то сказать?
   - Я хочу, чтобы люди поняли, как все на самом деле жутко. Я хочу, чтобы была какая-то реакция, чтобы они чувствовали те вещи, которые имею в виду я. Если бы... лично для себя я не писала бы никогда. И даже нет... теперь я не хочу объяснять ничего конкретного, я только хочу приблизить к тем вещам, неопределимым... тут не будет ни ужаса, ни мрака, тут вообще не будет, наверное, ничего человеческого. Именно приблизить к нечеловеческому, пользуясь человеческими словами.
   - Ты часто говоришь: нечеловеческое. Что это значит для тебя? Человеческое и нечеловеческое. К чему это относится? К Богу? Дьяволу? Космосу?
   - Я не знаю. К Богу, дьяволу, космосу, к природе... К причине всех причин. К тому, с чего все началось. Началось нечто, возник человек, началось человеческое, природное.
   - А в тебе превалирует и диктует тебе что-то дочеловеческое, или внечеловеческое, или надчеловеческое?
   - Невозможность осуществления этого. Это же в принципе уже невозможно ни на каком уровне вообще. Но оно должно быть. Я точно и отчетливо это чувствую. Я чувствую, что меня чего-то лишили. Вместо этого подсунули другое, то, что мне не нужно, к чему я не имею отношения.
   - Алина, ведь то, о чем ты говоришь, оно может иметь два знака, очень грубо: отрицательный и положительный. Если ты чувствуешь нечто, что было в начале начал, то потом из этого в самом деле развился какой-то мир. Ты этот мир отрицаешь. Значит ты хочешь его разрушить, взамен ничего не построив?
   - Понимаете, то, что я чувствую, оно, то, что было до всего, не имеет ни положительного, ни отрицательного заряда. Оно не имеет отношения ни к добру, ни к злу. Оно совершенно другой категории. Поэтому тем более говорить с людьми совершенно бессмысленно.
   -Но ты же с людьми говоришь.
   - Но я говорю, но я не верю, что это можно изменить. А потом меня в принципе не устраивают люди любые, даже если бы они были идеальными. Потому что я-то все равно буду другая. У нас все равно не возникнет никаких точек пересечения.
   - Ты другая. Люди тебя ни в какой мере не устраивают. У тебя мир насекомых, да? Ты часто пишешь, что "мой мир - мир насекомых". Это шутка? Такая забава, дразнилка или что?
   - Я пишу эту фразу... Мне нравится, как звучит эта фраза. И потом насекомые - это очень странные абстрактные существа. И еще это имеет отношение к Берроузу, к его книге.
   - Мы говорили об этой книге, но я ее, к сожалению, не читала... Алина, вам тяжело жить на свете?
   - Довольно обременительно.
   - А бывает так, что как бы тяжесть спадает и наступает какая-нибудь божественная легкость?
   - Никогда.
   - Кроме людей, что вас еще интересует?
   - Ну вообще у меня какой-то повышенный эгоцентризм, как сказал психоаналитик, пришедший в суд, в принципе я погружена в какие-то собственные мысли и переживания. Меня интересует все, в чем я вижу какую-то конкуренцию и конкурентов. Меня интересует с этой точки зрения искусство и все остальное.
   - А кого вы видите своим конкурентом?
   - Людей, которые делают что-то качественное, эффектное, что-то шокирующее. И в жизни, и в искусстве.
   - Вы хотите выйти на первое место по отношению к ним...
   - ...и даже в политике.
   - И вы хотите победить?
   - Да.
   - Интересно, а для чего?
   - Я просто чувствую, что так должно быть. Если у меня было ощущение, что меня изначально лишили какой-то власти, может быть, у меня поэтому и присутствует такое стремление опять-таки быть во всем первой.
   - Вы понимаете, в чем дело... Как мне кажется, всякий занимает свое место. Вообще всякий человек занимает свое место. Я не могу конкурировать с вами, и вы не должны конкурировать со мной, потому что вы - Алина, а я - Ольга. И всякий человек вот так... определен... в этом пространстве. А вы по-другому смотрите?
   - Да. Я понимаю, что все, что вы говорите, гуманно, правильно и так должно быть, но я этого не приемлю не только для себя, относительно себя, но и не понимаю, почему на это другие согласны. Почему у них так мало претензий.
   - Ну, скажем, вы победите меня и выйдете вперед. Вы меня отбросите? Что это значит?
   - Когда я думаю о каких-то вещах, я в принципе не думаю о конкретных людях. Я очень абстрактно представляю эту ситуацию: победа. Пусть все занимаются своими делами, потому что то, что мне нужно, такое не нужно никому. По масштабу оно все равно превзойдет то, что делают все. Другое дело, что хотеть этого.. это желание, которое будет меня уничтожать.
   - Мы говорили о безумии и теперь вас как бы обижает, что я от этого отказываюсь.
   - Да.
   - Почему?
   - Ну потому что когда меня представляют как нормальную, ко мне подходят с определенными стереотипами. А я им не соответствую. Мне очень сложно. Потом мне иногда даже просто обидно, что из-за того, что я могу, при всем своем безумии, общаться на совершенно нормальном уровне, из этого делаются определенные выводы, и соответственно все реакции, даже самые лучшие, относятся не ко мне, а к тому человеку, которого воображают.
   - Я почему отказалась от этого слова... Потому что видела тебя в такой ситуации, совершенно драматической для нормальных людей, хотя изнутри ты можешь воспринимать ее по-другому... Я видела тебя в этой тюремной клетке с этим циничным плющом, такой теперь тюремный дизайн: обвитая плющом железная клетка, как садовая беседка. И ты там сидела. И ты очень разумно вела весь этот процесс.
   - Ну это симуляция нормального человека. Это не я. Я тут же от этого отдалялась, как кончалось заседание... Другое дело, что я не могу воспользоваться тем же здравомыслием для самой себя, для решения каких-то глобальных вещей!
   - Я тебя прекрасно понимаю. Ты не можешь воспользоваться пониманием твоего ума для того, чтобы переделать свой внутренний мир. Твоя душа или дух живут по своим собственным законам, и ты им диктовать не можешь. И ты не можешь их вставить в какие-то правила... Алина, когда мы заканчиваем с тобой разговаривать, ты возвращаешься к себе, ты закрыта от всех. И ты тогда настоящая... Или ты всегда настоящая? И в этом разговоре ты тоже настоящая?
   - Я вообще уже не могу быть настоящей постольку, поскольку я родилась. Но максимально настоящая, настолько, естественно, насколько это возможно, когда я одна.
   - Когда ты одна, ты пересматриваешь все контакты? Ты думаешь о них по-другому? Или ты вообще занята другим, когда ты одна? Ты уходишь в какой-то страшный мир... в свой отдельный...
   - Это же опять не модная тема! Уже ничего не изменишь! Уже никто ничего не сделает. Все равно я там останусь. Зачем об этом говорить?
   - Я не уверена, что ты в нем останешься, хотя ты говоришь о том, что все неизменно. Может, ты ошибаешься. Ты вообще думаешь иногда, что, может быть, в чем-то ошибаешься?
   - В чем-то да, но не в этом. Вы просто... Никто просто не представляет того состояния, в котором я нахожусь, и поэтому никто не может сделать правильных выводов по этому поводу.
   - А ты думаешь, что все остальные люди, твоего возраста, предположим, они не подвержены тем мотивам, чувствам, мыслям, которые сконцентрированы в тебе? Они совершенно другие или в них, может, это тоже есть? Может, не в такой острой степени?
   - В принципе да. Не во многих, но есть.
   - Мне кажется, ты во многих своих проявлениях вообще похожа на сорванца восемнадцатилетнего, двадцатилетнего, которому все-все-все-все присуще. С одной стороны думать, что вот он самый-самый, такой, каких больше никогда не бывало, он переполнен весь собой, своим внутренним миром, с другой - он ничтожен, он никому не нужен, он уродлив, его надо уничтожить... это такое противоречивое единство, оно вообще человеку свойственно, а молодому человеку в особенности. В тебе это в какой-то гигантской степени, может, потому, что ты как персона, как сосуд, в котором, все это заключено, действительно, одарена так, как не одарены другие люди, и являешься в этом смысле выдающейся фигурой...
   - Я, во-первых, не уверена, что эти качества сейчас во мне в такой большой степени, как вам кажется. Возможно, раньше так было. Сейчас, скорее, как раз из-за этого цинизма по отношению к себе, это перешло...
   - То есть раньше жалость к самой себе, теперь цинизм, а перешло во что?
   - Ну я думаю, может быть, я вообще совершенно заурядная натура с некоторыми отклонениями.
   - Ты видишь, как ты меняешься, а говоришь, что все неизменно.
   -Я же не знаю, насколько истинно это мое думанье! Это может быть все из-за того, что я не хочу давать себе никаких поблажек. Я же постоянно анализирую все, что касается меня тоже... и всегда, когда я додумываю... додумываюсь до какой-то мысли, которая меня хоть в чем-то более или менее могла бы оправдать, я нахожу массу причин, чтобы ее разрушить...
   -Я тебя понимаю. Когда я слышу тебя... Я думаю точно так же. Все, о чем ты говоришь, это есть реальность, отраженная в твоем сознании. Твое сознание играет с тобой, и со всеми нами, такие штуки. И когда ты говоришь, что хочешь объяснить людям, как жутко... Ну да, жутко - в какой-то мере и по временам. Но люди же могут испытывать и радость, и блаженство, тоже, может быть, это не длится... Все не длится... У тебя такие особенности есть внутри, что у тебя это длится, но, может, изменения все-таки будут происходить,и ты тоже...
   - Не знаю... По поводу радости, удовольствия и так далее. Мне кажется, что я не только не могу к ним придти, но и не хочу. Потому что если я к ним приду, я себя дискредитирую в своих же собственных глазах. Потому что в состоянии радости человек находится в гармонии с миром, а я не могу себе позволить находиться в гармонии с миром, которого я не приемлю.
   - А вдруг что-то произойдет такое, представь себе, что-то такое совершенно необычайное, что тебя перевернет, и ты начнешь с той же силой, с какой ты находишься в дисгармонии с миром, находиться в гармонии с ним?
   - Я думаю, это будет третья мировая война.