"Дело Витухновской". Судят
наше поколение
Поздним вечером 16 октября 1994 года
Алина Витухновская возвращалась домой из
ночного клуба «Не бей копытом». В этот день у нее
было особенно плохое настроение. Она думала о
смерти, прикидывая различные ее варианты. У
самого ее дома на нее налетели какие-то люди и
втолкнули в черный ход. Ну вот, подумала
Витухновская, вариант неучтенный и самый пошлый.
Убивать ее не стали: потребовали ключи
от квартиры. Впрочем, версия ограбления отпала
немедленно: нападавшие представились
со;трудникамиФСК. Они поднялись вместе с ней на
ее этаж, где их уже ждал отец Алины. Его скрутили и
подтащили к двери. Двое встали по бокам дверного
проема с пистолетами.
Дальнейшее известно из многочисленных
публикаций: у сотрудников ФСК было достаточно
времени, чтобы, по-хозяйски расхаживая по
квартире, подложить в нее что угодно. Спать в эту
ночь Алине так и не пришлось. Не пришлось ей спать
и потом, ибо Витухновская оказалась в Бутырках.
1.
Не будем вдаваться в подробности
подтасовок и нарушений элементарных норм: на
суде они всплыли, после них-то Алина и была
освобождена из-под стражи, пробыв в тюрьме ровно
год. Ее обвиняли в продаже наркотиков; пузырек с
наркотиками, якобы изъятый у "покупателей",
стоял на столе у следователя еще до начала
обыска. Опознание не проводилось: цвое до предела
запуганных и здорово избитых молодых людей под
явным давлением показали, что Алина продала им
шестьдесят миллиграммов наркотического
вещества (на пресс-конференции программы
«Совершенно секретно» эти шестьдесят
миллиграммов превратились в шестьдесят граммов
— у секретности глаза велики). Грубейшие
нарушения, допущенные полковником ФСК
Воронковым, вскрылись после того, как дал
показания понятой: этого несовершеннолетнего
мальчика впихнули в машину и повезли
присутствовать при обыске «покупателей». Через
несколько дней после ареста Витухновскую стали
допрашивать фээскашники; их интересовали данные
о лабораториях по производству синтетических
наркотиков (об этих лабораториях Витухновская
упоминала в своих журналистских публикациях).
Также интересовались, кто из детей
высокопоставленных родителей употребляет
наркотики: заметим сразу, что среди посетителей
ночных клубов, где балуются наркотой, этот
контингент преобладает, и Витухновская многих
знала. Алина изящно поиздевалась над
дознавателями, изложив им краткую историю
химических способов производства кокаина; после
этого ее отправили обратно в камеру, пообещав,
что в следующий раз она будет умнее и вызовет
фээскашников сама. Не вызвала.
Первое впечатление от Витухновской:
какая маленькая! "Определения вроде
"мужчина" и "женщина" кажутся мне
унизительными, как всякая обусловленность. Я
всегда чувствую себя ребенком, но ребенком,
который скоро умрет" — так говорит она,
бессознательно цитируя слова Марии Башкирцевой
о слишком умных и потому обреченных детях.
Витухновская — тип привлекательный,
необычайно характерный для конца века вообще и
для России в частности. У нее нет никаких иллюзий
насчет того, что произошедшее отчасти
спровоцировала она сама. Она любит цитировать
Ницше: если долго смотришь в бездну — будь готов
к тому, что бездна посмотрит в тебя. То, что для
большинства околоавангардных тусовщиков было и
будет игрой, для нее образ существования. Она не
видит себе места в реальности, испытывает
постоянный экзистенциальный ужас перед жизнью и
не меньший ужас перед смертью. Такие люди есть
всегда; еще героиня давней пьесы Радзинского
говорила: "Для одних подвиг умереть, а для меня
подвиг жить". Отчаяние — нормальное состояние
мыслящего человека в двадцатом веке, дошедшем до
предела всех мыслимых пределов в разрушении
иллюзий и в жестокости. Зацикленность на гибели
тоже не нова: все современное искусство, простите
за дурной каламбур, только ею и живет.
Витухновская и сама приняла участие в акции
"Гвозди", когда скальпы бомжей и других
бесхозных трупов, полученные в морге, гвоздями
прибивались к асфальту площади Маяковского. Друг
убеждал Алину, что эта акция имеет громадный
метафизический смысл, на деле же после нее и на
друга, и на Витухновскую вдруг посыпались
неприятности, и можно полагать что не просто так.
Впрочем, акции и вообще тусовочная
публика ей скоро наскучили. В ночные клубы она
ходила редко ("Меня там хватает только на два
часа. Чтобы не спать ночь, пить и танцевать, нужна
слишком большая выносливость. Там скучно").
Влекла ее туда исключительно возможность
встретиться с творческими людьми — увы, только
там их теперь и застанешь. Наркоманию
Витухновская ненавидит со всей доступной ей
силой чувства: во первых, эта мода справедливо
кажется ей устаревшей. Во-вторых, она
действительно опасна. Публикации Витухновской в
"Новом времени" — естественно, без
всякой конкретики — эту моду разоблачают очень
ядовито: так человек, реально и серьезно живущий
в соседстве смерти, ненавидит всех, кто в это
играет. "Когда-то я была в моде, потому что в
моде было отчаяние, депрессия. Потом мои связи
стали рваться: началась мода на ночное веселье,
клубы, бурную богемную жизнь, а я осталась при
своем. Эту среду, пожалуй, я действительно
ненавижу. И не потому, что ночные клубы — якобы
рассадники наркотиков: наркотиков в Москве
сейчас очень много, и если их не будет там — они
будут где-то еще. Нет. Просто это среда скучная,
фальшивая, и в то же время я и сострадаю ей
отчасти... Но вот чего я не могу простить — тех
показаний, которые эти люди друг на друга дают.
Мне следователь показывала: вот про этого он
сказал, и про этого, и про этого...»
Заметим кстати, что никто из
"среды" Витухновской ничего не сделал для ее
освобождения: за нее бился русский Пен-центр;
огромна заслуга журналистки Ольги Кучкиной.
Московская среда, называющая себя
богемой без всяких на то оснований, всячески
пропагандирующая свой стиль жизни в глянцевитых
изданиях типа "Птюча" и столь же глянцевитых
квазиэстетских телепрограммах типа "Человек
из Сохо", — среда действительно очень гнилая.
Витухновская выделяется здесь безусловной
подлинностью: ее не покидает чувство своей
неуместности. «Свое присутствие, существование я
ощущаю только тогда, когда мир как-то на меня
реагирует. Я хочу заставить реагировать на себя
всех". Тут есть противоречие: последовательное
отчаяние безразлично к общественному мнению. А
Витухновская не безразлична: она хочет духовной
власти, заметности, реакции мира на себя, и при ее
уме и таланте это вполне естественно. Вот ее и
заметили. В ФСК, видимо, подумали, что расколоть
богемную девочку на сотрудничество будет очень
легко. Не тут-то было.
2.
Кто и так не хочет жить — того не
очень-то поломаешь тюрьмой. Витухновская повела
себя как последовательный эстет. "Зная меня
депрессивной в куда более благоприятных
условиях, все ждали, что в тюрьме я отчаюсь
окончательно. Я, наоборот, везде появлялась с
улыбкой и старалась держаться гордо, превращая
все это в акцию". Другой настоящий эстет в
тюрьме тоже вел себя безупречно — его звали
Оскар Уайльд. Хорошее поведение вообще эстетично
— вы не замечали? Витухновская не потому никого
не заложила, что она ахти какой борец, а потому,
что заложить было бы некрасиво. Урок ФСК: с
убежденными людьми дела не иметь.
Остается, правда, вопрос: а зачем все
это вообще было нужно Лубянке? Чушь какая-то:
гигантская карательная машина — против
декадентствующего полуребенка. Можно подумать,
что перед Витухновской блекнут кокаиновые
бароны и почтительно ломают чалмы опиумные
короли с предгорий Гиндукуша.
Можно только восхититься обитателями
большого желтого дома: на все их хватает — они не
только ловят зимбабвийских шпионов и лежат в
кустах в обнимку с пограничным псом в ожидании
второго пришествия Басаева. Находят время даже
на наркотики! Только почему-то недремлющее око не
видит ничего опасного ни для государства, ни для
общества в открытой торговле наркотиками прямо
под своими окнами. Из коих так удобно наблюдать и
фиксировать куплю-продажу запретного зелья, к
примеру возле столичной аптеки номер 1!
Бдительную Службу не интересует поток
наркотиков из Таджикистана, переправляемый
самолетами российской военно-транспортной
авиации. Нет ЧК никакого дела и до "травки"
из Чечни, которая целыми стогами попадает в
Москву тоже не без усилий военных.
Набирать компромат на членов семей
высокопоставленных чиновников — вечная работа
Лубянки, и не исключено, что кое-кому захотелось
подергать за ниточку в очередной раз. А у вас сын
наркоман. Доказательства? Вот показания нашего
агента. Так что, будьте добры, впредь потише.
Недоумевает, правда, и сама Витухновская, и мы
заодно: «Что это за спецслужба, которая знает
меньше меня?»...
3.
Говоря о Витухновской, нельзя не
коснуться и самой тонкой материи — а именно той
опасности, которую представляет ее взгляд на
вещи. Опасности прождо всего для нее самой.
Лубянка Лубянкой, а бездна бездной.
Человека нельзя заставить любить
жизнь, нельзя ничем заполнить ту зияющую пустоту,
которую каждый из нас чувствует в себе, едва
заканчиваются времена твердых цепей и
железобетонного созидания. Эта пустота сидит в
нас, как червоточина в яблоке. Может быть, она и
есть душа. Каждый заполняет ее, чем может: один —
политической борьбой, другой — любовью, а третий
начинает из этой пустоты творить тексты и вообще
жизнь. Приходится писать о том, что труд —
самогипноз очень высокого порядка, отвлечение и
утешение номер раз. Но уговаривать Витухновскую
заняться какой-нибудь неслишком обременительной
рутинной работой, помимо творчества, — не наша
стезя: это наш рецепт, и он не универсален.
Пребывать вне жизни, в ситуации отказа от нее
можно очень недолго - после этого бездна начинает
смотреть в тебя, хотя бы и глазами Степашина, или
Ильюшенко. Непонятно, почему так происходит. Но
если не тешить себя никакими иллюзиями, не
культивировать в себе жажду жизни, если только
констатировать свое отчаяние и еще хотеть чтобы
оно впечатляло других, — добром это не кончится.
Это, впрочем, тема для другой статьи.
4.
Пока же мы хотим спросить: а что будет с
теми, кто бросил на год в тюрьму болезненную
маленькую девушку, пробовавшую наркотики дважды
в жизни без всякого удовольствия? Кто ответит за
множество процессуальных нарушений, за все
запугивания и угрозы, за женскую камеру, где
поминутно вспыхивали драки и скандалы по
любому поводу и где люди из-за тесноты ходили
друг по другу? В добрые старые времена, ежели кто
заявлял "Слово и дело государево!" ложно и
корыстно, по вскрывшемуся факту дезинформации
полагалось его "батогами бить нещадно",
"ноздри рвать нарочно зделанными клещами" и
уже в таком виде посылать "в Сибирь, в дальние
города, в государеву работу вечно". Хороший
урок не в меру ретивым ловцам чинов и наград,
не правда ли? Ныне не выйдет. Проведенный в 1991
году опрос слушателей Высшей школы КГБ, т.е.
нынешних функционеров Службы, зафиксировал: 35,5%
из них убеждены, что цель оправдывает
средства, а 50% — что мораль для своих одна, а для
остальных - другая.
И еще хочется спросить: что мы сделаем
28 ноября, в день очередного суда над
Витухновской? Предоставим спасать ее все тем
же правозащитникам? Или может быть, наконец
сойдемся все у здания Головинского районного
суда Москвы, а то, глядишь, и забастуем на
денек-другой? Ведь наше поколение судят. Ведь это
она нас всех не заложила. Не наркоманов, нет, а...
ладно. Кому надо, тот поймет.