Как заплесневелый перевернутый гриб, шутливо вывороченный из рыхлой земли, стояла она, уткнувшись в белую пухлую пену, и остервенело дергала руками.
    Ф подглядывал в щелочку и счастливо боялся, представляя себе как она, превратившись в лютую кровавую великаншу, начнет сдирать кафель, стены и небо, и его, маленького и беззащитного бросит в свой безупречно гладкий блестящий таз. И он будет звать маму. Мама прибежит, но не заметит его из-за пены, скажет: «Мне наверное, показалось», - и пойдет домой жарить картошку. А он захлебнется и умрет (теплая мокрота с хозяйственным мылом углубится в каждую выемку тела) и вместе с грязной водой утечет в дырочку в ванной (перед уходом недолгая, агония беззвучного круговорота), в безнадежную дырочку бесконечно голодной сантехники, в которую, как казалось ему тогда, уходит все.

    Соседка неожиданно обернулась: «Вот ты где?! Подглядываешь?! Подглядываешь!» - смеялась, заполняя тенью нервный плачущий кафель.
    Ф приготовился к худшему, когда ощутил себя зажатым между ее розовых рук. (Розовые, РОЗОВЫЕ, в  розовые розетки не ускользнуть, розовые раздетые щупальца, розы с мухами на беспощадный обед, убегайте! убегайте, набухнет и порвется розовый рак, заманивайте безнадзорных детей его нежной хрустящей раковой шейкой, фантики тихо снять и в карман... не кидайте под стол!!!) Ф уже закрыл глаза, пытаясь отрешиться от себя и собственной гибели, весь сжался и напрягся, как вдруг очутился на кухне.