так, как будто его и нет. И, как не странно, было ему хорошо и равнодушно, когда два из восьми глаз (которые кажется уже были, которые кажется...) скучая смотрели в потолок. И Ф не обижался, когда читал в них ничто о себе. Он сам даже угодливо исчезал ненадолго, изливаясь в пустоту, обращался в ноль, потом, словно извиняясь, являлся вновь, но отползал все дальше и дальше,   как-будто говорил: "будьте как дома", мягко, мягко "будьте" (буквы тихли, мягко изувеченные мягким знаком - калеки, чуждые злости), как-будто был до боли хорошо воспитан, как-будто хотел как лучше. Хотел. Хотел. Хотел. Хотел. И вот он уже заискивающе-скомканный на краешке ковра. А существо далеко, в другом конце комнаты. В том конце, где над старой картиной (прабабушка купила ее за границей - очень красиво, зачем же так? виделась ей жестокая нечестность в существующий гармоничности, купила - пусть никто не видит, держала ее далеко на чердаке), над обоями, почти у самого потолка вздрогнула телом небольшая трещина. Существо улыбчиво и смущенно засуетилось, пробежало всеми своими глазами по комнате, и, не обнаружив ничего опасного, вновь хотело продолжить беседу.
И Ф бы слушал, долго еще слушал, безмятежный и невозмутимый, если бы на гостя не обрушилась стена. Ф медленно дошел до постели, лег в нее

30