Криками "зарублю!" мысля тихонько,
сырыми потел плавниками ладоней.
Желтыми глазами, всматриваясь с подоконника,
кактусы накручивались на комнату.

Из кармана топорик топорщился ржавенько —
сам он ночью вылез.
Руки держа его, не разжимались,
остановиться силясь.

Сосед, как ангел кальмара нежен слякотно.
Размахнулся на шею спящего.
Белая голова по комнаты кляксе
катилась, словно ненастоящая.

Мертвеца, как глупую куклу к санкам
привязав, бежит, сугробами дрыгаясь.
Снега тюлень молчит, раскарябанный,
крови расцветая гвоздиками.

Трясущийся кончиками лопаты, ямой
раздырил мерзль мозолистой тверди.
В пустоту разинувшуюся падают
два куска человека.

Простуженный, опережая утро,
врывается в дом ледяной и потный.
Часами ужасы влезали в минуты.
Бледнело рассветом комнат животное.

Вошли кособоко. Шалили обыском.
Голый вопящий схватил пиджак.
Спешил бездумно и босиком.
Огромный рукавами формы его держал.

Пишущая машинка тряслась под щупальцами.
Секретарша любила пытки допросов.
За окном навсегда исчезала улица.
Деревья желались, как отобранные папиросы.

                                                          13 октября 94 г.

    Через три дня вошли ко мне. НИКАКИХ оснований полагать, что со мной может произойти нечто подобное, у меня не было (ни подсознательных оснований-предчувствий, ни сознательных, ни законных, фактических, тем более). Просто, написала стих, как кого-то забрали, посадили (это я уже в самом конце придумала, что ним должно случиться что-то омерзительно-реальное, никак нестыкующееся с его жутковато-красивым безумием, чтоб надругаться над ним механической простотой Чужого.) И так случилось. Так случается всегда. А то бы так и сидел он, безумненький, ошалев от расплывающейся квартиры. И было бы жутко и невыносимо. Но то была бы красивая жуть. А красоты не надо. И увели его туда, где ПРОСТО, чтобы мучить его. Но ПРОСТО не мучительно, не страшно, а как-то глупо и мало, в сравнении с его жутью. И мука его, она ВСЕГО ВОООБЩЕ, и тогда безразлично их скучное ПРОСТО. Ему хотят сделать плохо тем, что ими как "плохо" выдумано, по масштабу, оттого, что ВСЕ через них не осознаётся, не влезает них. И оттого для них ВСЕ не страшно, не мучительно, а страшно мучительно немногое, совсем чуть-чуть.
    И увели его мучить, а там ничего мучительного, чуть-чуть, даже забавно (что за ерунда) и недоуменно, и горестно от нелепости скудной. А потом ужаснется вдруг дико такой ПРОСТОТЕ, и, пронеся ее сквозь ВСЁ, сквозь безумства сложность свою, сквозь свое отчаянье дичайшее, изничтожится ПРОСТОТОЙ, потому что во внятности ее, в ясности особая жуть, ПРОСТАЯ ЖУТЬ, что говоря "Вот так вот всё здесь, вот так". И простота эта до того ясна, до того понятна, что все безумное, разнообразное, глобальное, все вдруг незначимо становится и, главное, НЕОЩУЩАЕМО, словно не было его. Только простота была. Как хотели, так и сделали: мучили его простотой, и он страдал как рваное мясо, без слов, без ощущений, потому что они сложны, и ими простоту не обозначить, не разукрасить, потому что она такая, какая есть, а есть она — все отсутствие.
    И человек решил захотеть умереть, но не смог, ведь в ПРОСТОТЕ немыслимо хотение, и он не стал умирать, но не от этого, а ПРОСТО. И когда он все-таки умер, у него даже не было смерти; была только ПРОСТОТА, а потом оказалось, и его не было, ведь что его — оно от простоты неотделимое, значит он — простота, а простота так проста, что не может ни им, ни чем усложниться, оттого что сложности нет, не может быть сложности, когда простота.
    Вот до чего просто-то стало! Зачем человек безумием мучился, страдал, да еще и умер все-таки, и что простота пугала его, изничтожала, если не было его, человека, не было! Если б он был, была бы такая ПРОСТОТА? 

 Геликон: Хочешь узнать, что тебе угрожает?
Калигула: Я хочу только луну. Я знаю, откуда придет смерть.
А. Камю "Калигула".

"Введите виновных! Мне нужны виновные! А виновны все.
Введите приговоренных к смерти! Публика, где моя публика?
Я им покажу то, чего они никогда не видели:
Единственного свободного человека в этом государстве".
А.Камю "Калигула".

    КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ

    1. Акция претендует на уникальность в связи со своей продолжительностью, а также реальной степенью риска и опасности, коим подвергается основной ее участник (объект) — Алина (т.е. я).
    2. Цель — эпатаж публики.
    3. Средство — моя жизнь.
    4. Основные моменты: неожиданность.
    Явное несоответствие личности участника акции (меня) и места, в коем акция происходит (тюрьмы).
    Максимальная вовлеченность в перформанс реальных действующих лиц (как то: ФСК и проч.). Действующие лица в акцию не посвящены, и посему ход ее непредсказуем.
    5. Изначальная невиновность основного объекта (меня).
    6. Полная отстраненность объекта (меня) от участия в бытовом аспекте акции. Незаинтересованность в бытовых последствиях собственной участи.
    7. Бесконечное нагромождение атрибутов действительности, вызывающее ощущение абсурда, и в то же время некая нарочитая "взаправдашность".

ПОСЛАНИЕ ДЛЯ ВСЕХ (2)
Роман с Фенамином^*

Ресничной свастикой кляп глазаст.
Такова наша память.
Лютики во рту мертвой Анны.
Ров 3 на 4 метра
Для безымянного медвежонка.
Здравствуйте, дорогие дети.
Я расскажу вам сказку.

    Некоторые думали, что я возвращаюсь домой, что я живу, и условия моего существования изменимы. Некоторые думали, что я это я. Некоторые ошибались. И их было много.
  - Алина!
    Я обернулась, как будто это я. В сумке у меня было приглашение на концерт, где меня предупредили уже, что завтра не будет, книга Берроуза "Голый завтрак", которая мне не нравилась, и голая пластмассовая ежиха, с которой в детстве я сбрила шерстку, приготавливая ее к смертной казни.
    В 6 лет я работала инквизитором, любила страшные книжки, и с хищной жадностью косилась на молоденьких родителей.
    К ежихе же, в последний перед казнью момент, я прониклась жалостью, на коленях просила у нее прощения и клятвенно обещала уничтожить кого-нибудь другого. Но пластмассовые глаза ее с тех пор как-будто сменили выражение. Безопасная игрушечность исчезла из них навсегда. Смотрели они так, словно ежиха была вечноживая, вечновыживающая.
    Тогда впервые мне стало страшно, когда подумала я, что есть нечто, способное ускользнуть из моих холодных инквизиторских рук.
    Приступы страха повторялись все чаще и чаще, ежиха ухмылялась, я чувствовала себя огромным алюминиевым решетом, через дыры которого просачивались маленькие зверьки и человечки. Лишь немногие из них теряли конечности, счастливчикам (как казалось мне) отрубало головы, и они имели недолгую возможность наблюдать, как летят вниз красные обезглавленные кузнечики тел.
    В 9 лет маме пришлось отвести меня к врачу. ПсихиАДор произнес несколько вопросительных фраз на неизвестном мне языке и сам себе ответил: "Я вас не понимаю". "Требуется срочное хирургическое вмешательство", — сказала мама, потому что не знала, что следует говорить в подобной ситуации, и погладила меня по голове. "Мама, выньте руки, ампутирует!" — крикнула я на нее, чувствуя как в меня просачиваются тонкие пальцы. АДоктор одел белые перчатки, и через пару минут в мозгу моем захрустела свеженькая металлическая мышеловка.
    Человечки застряли.
    Я улыбнулась, и посмотрела на свои холодные инквизиторские руки.
    К ежихе же, с тех пор, я питала чувства странные и смешанные. Я ненавидела ее за то, что она сумела спастись. Боялась за то, что она вызывала у меня столь сильные и неожиданные эмоции. Любила ее за жалобный и невзрачный вид.
    И все эти три мои состояния переходили в дикое нездоровое восхищение — так язычник пляшет ошарашенный над фигуркой смешного и страшного божка.
    Иногда я напротив тяготилась ею, или не воспринимала вовсе, но по нелепой привычке, или по таинственной традиции всюду носила ее с собой.

Hero your comics (Alina)

* По аналогии "Романа с кокаином" Агеева авторство которого приписывается Набокову. Фенамин — слово из уголовного дела.

    ПОСЛАНИЕ ДЛЯ ВСЕХ (3)

    В 6 лет я работала инквизитором, любила страшные книжки и с хищной жадностью никакого романа нет, то есть он есть, но не в том смысле, который вы могли бы себе предположить... должны понять кое-что, а все остальное призвано ввести вас в заблуждение.
    Таковы правила игры, но игры тоже нет.
    Это не просто бред. Рассчитано все.
    Многие нюансы ставят в тупик даже меня.
    Значит, я у цели.

    9 января 95 г.

    Я буду героем какой-нибудь безумнейшей книги, потому что здесь бессмысленно быть собой со своей безумнейшей жизнью.
    С "ними" следует изображать безразличие. Нельзя опускаться до участия в этой возне.
    P.S. Героем быть легко. Гораздо труднее терпеть, например, зубную боль.

ОТЧЕТ УТОПАЮЩИХ - ДЕЛО РУК САМИХ УТОПАЮЩИХ

Спасение утопающих — это не дело.
Всплыл человек — никому и не интересно.
А то порою
Как раскричатся:
"Тятя! Тятя!
Мертвеца! Мертвеца!"

    10 февраля 95 г.

И ум всегда являлся малозначащей деталью в борьбе с…

    СОН В КАМЕРЕ № 413

    Сон. Оказываюсь в месте, где происходит некое Мероприятие. Бешено. Всеобщий сговор (заговор?) на подсознательном уровне. Начинают бегать (летать? висеть?), разбрасывая мебель.
    Утро следующего дня. Иное пространство.
    Просыпаюсь (Рождаюсь? Оживаю?) в чужом доме. (Все дома чужие). Я — какой-то человек, типа Алекса из "Механического апельсина". Меня хотят судить "за причиненный ущерб". Речь как-будто идет о вчерашнем Мероприятии. Но ни один реальный факт (место, время, конкретное действие) не называется. И, как не странно, чем меньше конкретностей в речах судий, тем более зловещим предстает мое преступление. Лакей с кроличьими ушами держит на подносе блестящий пистолет. Красный. Я беру его в руки. Раздаются аплодисменты. Театр. Зал рукоплещет. Но это не руки, а... пасти цветов. Хищная публика. Я стреляю себе в висок и произношу речь.

    Речь

  "Мы придумали грандиозное... (Далее идет сложное описание проекта, которое я не запомнила). Но оказалось, что весь мир, буквально весь, был препятствием к реализации проекта. Он препятствовал исподволь, хитро, изощренно и неотвратимо настойчиво. Он распался на миллиарды частиц, каждая из которых являлась барьером для наших желаний. Каждая! Я видела, как на стол, на яблоко, материализуясь, наталкиваются наши мысли, наша воля, похожая на струю водянистого света (Водянистый свет — болотная святость — засасывает...), и обрывается, наткнувшись на них.
    И тогда обоснованно и явственно понималось во всех тончайших подробностях, КАК ИМЕННО это происходит. И это понимание КАК было всеобъемлюще, и несло в себе одновременно и мельчайшие нюансы различных противоречий, и чудовищную однозначную ясность, за которой опадали вопросы (даже возникновение вопросов) "Почему?" и "За что?"
    В этой тотальной отлаженной системе все теряло смысл, все, кроме самого какого-то ПО-ЖИВОТНОМУ МЕХАНИЧЕСКОГО процесса. Препятствия, который происходит в высшей и жуткой степени За Гранью Всяких Смыслов".

Меня казнили за то, что я поняла.

    11 февраля 95 г.

УЗРЕЛ НАРЦИСС В МАШИНЕ СТИР. ДЛЯ ГЛАЗ
ДЫРУ-КОНЦЛАГЕРЬ-КОМНАТУ ЖЕЛАНИЙ?

    Приснилось, что я в больнице, в окружении лысых рыхлы[ старух, пью из стеклянных пробирок разведенную с водой кровь. Старухи вцепились в меня, и не хотели отпускать. Пришли А. и С. Принесли четыре ярких кровавых картинки. Тогда старухи выстроились в ряд и стали маршировать. Точнее, маршировали только ноги, отделившиеся от тел. Толстые синие ноги в белых гольфах. С. сказал: "Я знал, что тебе нужно."

    15 февраля 95 г.

    Настоятельная необходимость проконсультироваться с кем-нибудь по поводу эстетической стороны Акции. Непрерывное участие и зрители, присутствующие только в моем воображении. Сложно определить, на что делать особый упор, вообще тяжело ориентировать. Дело в том, что кто бы что не говорил, я буду продолжат эту Акцию в том же духе, исходя из тех же концепций. Но, мне необходимо знать реакции, мнения, хотя бы энергетически. Это оправдало бы беспрерывную интенсивность усилий, затраченных на ОГРАНИЧЕНИЕ СЕБЯ В СЕБЕ, как внешне, так и внутренне, насильственное игнорирование себя в целом (помимо Акции), культивирование в себе несвойственных проявлений (улыбочки, например).
    Я предпочитаю героическую отстраненность, "отстраненное участие". Управление спектаклем изнутри, причем руками тех, кто желает усугубить мое положение.
    По сути, Акция — двойная (по меньшей мере) симуляция, причем, симулируется и сама Акция, и симуляция ее симуляции.
    Открытая ее часть — действия и их обоснования — это лишь самый верхний и тонкий ее слой. Он достаточно прост и примитивен. Так же прост (но при этом по-настоящему глобален) последний, нижний слой, где присутствует ужас (не от трусливости, а от протеста и неприемлемости мира в любых его вариантах), непричастность ко всему, несостыковываемость, смерть, симулирующая жизнь.
    И между этими слоями ряд сложнейших, изощренных наслоений, бесчисленное количество тонкостей и нюансов. Вот с ним то у меня и проблема.
    Я не только не пишу о них, я не могу мысленно их обозначить.
    Я только чувствую их, чувствую хорошо, слишком хорошо, чрезмерно!
    НО МНЕ НЕ НАДО ЧУВСТВОВАТЬ! МНЕ НАДО ГОВОРИТЬ ИЛИ ПИСАТЬ! А ЧУВСТВУЮТ ПУСТЬ ДРУГИЕ.

    Апрель 95 г.

    ТРИ ДНЯ В ПСИХИАТРИЧЕСКОМ ОТДЕЛЕНИИ

    ... Неожиданно... огромная камера, где Пустот хватает на всех. Исчезающие вещи. Стоит закрыть глаза. Все время воруют вещи. Вещи все время воруют. Прячут хлеб в гнилые мешки.
    Галапиридол. Самодостаточность безумия. Обитатели Иной Параллели Насилия.
    Одна из них: "Я бог!"
    Другая: "А какое у тебя образование?"
   "Бог": "Незаконченное среднее. А у тебя?"
    Другая: "Среднетехническое специальное."
  "Бог": "Вот, мы с тобой оба специалисты, оба боги."

    Слушаю радио. Боб Марли. Гусеница, удлиненная, утонченная шизофренией, чуть ли не падает передо мной: "Впервые вижу здесь человека, который знает Боба Марли! Уступите ей место!"
    Гусеница уползает к бесконечной бесплотной Женщине-Глаза, которая хочет только узнать, где ее ребенок, и жив ли он. Но ей никто не говорит. И не скажет. Женщина-Глаза: "20 лет я жила во Вьетнаме. Друзья затащили. Попала в такую ситуацию, что 20 лет сидела в клетке, питаясь листьями коки. А на отходняке мне давали опиум". Дистрофия.
    Гусеница уползает к Женщине-Глаза. И они сползаются. И расползаются.
   "Бог" (среди ночи): "Золотая амнистия!!! Смертная казнь!!! Золотая амнистия! Высшая мера! Приговариваю вас к высшей мере наказания!!!
    Я к вам пришла вас лечить, я врач, а вы украли мой сахар. Я уйду, а вы останетесь. Сейчас за мной приедет муж с пирожками. Высшая мера!!! Сейчас я вымою ноги в тазу, а вы будете пить эту воду! Я бог!!!"

    Апрель 95 г.

    ... Они здесь колют им галапиридол, а потом забивают на смерть в "резинке"^*.
    Восемь трупов за февраль.
    Это не статистика.
    Это местные проблемы.
    Это секрет.
    Скармливают собакам.
    По ночам раздается их (собак) истеричный вой на луну, которой я не вижу. И не надо.
    Женщина трясет: "Изверги! Что творится то!.." Сознание угрожающей опасности порождает потное трусливое молчаливое смирение. Только быстрое переглядывание. И старушечий шепоток.
    Я улыбаюсь. Люблю, когда опасно.
    Ненавижу женщин.
    Они ничего не понимают.
    Никто не подумал, что мне это нравится. Я не мазохистка. Но не умею быть. Отсутствую во всех возможных "у них" формах, а в невозможных — мне как угодно. КАК БЫ МНЕ НИ БЫЛО, НЕ ТАК, КАК ХОЧЕТСЯ И ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ ИМ.
    Я не исчезну раньше, чем...
    Печально, что "они" существуют. Но... замечательно!
    Общество существует только для того, чтоб его эпатировать.
    ... прежде чем уничтожить (?)...
    ... прежде чем уничтожат...
    Искусство, выставленное напоказ для трупов.
    В любом случае, живы они, или мертвы — я — это искусство для трупов.
    И их неумение адекватно отреагировать на меня — убедительный факт, гарантирующий мою к ним непричастность.
    Они тычут в меня грязные шприцы с человеческими средствами.
    И У НИХ НИЧЕГО НЕ ВЫХОДИТ.

* "Резинка" (комната для битья) — холодное помещение шириной 2-метра. Стены отделаны надувным брезентом для смягчения удара (чтоб не было синяков при избиении). Резиновые дубинки. В помещение поступает холодный воздух.

ПИТАЯСЬ ЛИСТЬЯМИ КОКИ

"Я жила 20 лет во Вьетнаме.
Меня держали в клетке, и кормили листьями коки.
А на отходняках мне давали опиум."

    Она жила 20 лет во Вьетнаме, в клетке.
    ... в клетке Вьетнама жизни двадцати лет...
    На ней играли пальцами сигарет
    ее серо-желтых клавиш, шевелящихся как креветки.

    Ее серо-желтых клавиш, шевелящихся как креветки
    касались сально. Она любила орать своим пианино,
    матом вопя звериное какое-то английское "Бля"
                                                                               Мужчины
    насиловали огромные дыр глаза ее розетки.

    И ей хотелось убить 20 лет во Вьетнаме.
    Ей хотелось, чтоб все стояло перед глазами.
    Ей хотелось убить все это, но ей не хватало тока.
    20 лет во Вьетнаме, питаясь листьями коки.

    Она стала змеиной и грязной сукой.
    Ее корчило и рвало по всему сумасшедшему Космосу.
    А тот, кому она говорила "Господи",
    съел ее серо-желтую руку.

    И когда уже Все Что Угодно бы лопнуло,
    тогда она засыпала и просыпалась.
    И все было жалость. И все было жадность.
    На отходняках ей давали опиум.

    И ей хотелось убить 20 лет во Вьетнаме.
    И ей хотелось убить свою память.
    Но тогда ей казалось, что это совсем немного —
    20 лет во Вьетнаме, питаясь листьями коки.

    И ей хотелось убить 20 лет во Вьетнаме.
    И ей хотелось убить свою память.
    И однажды она взяла и убила бога.
    Во Вьетнаме, питаясь листьями коки.

    На отходняках ей давали опиум.
    Дьяволы, явь раздваивая, смерть ее лопали.
    Дьяволы отпевали, лопая ее смерть.
    Дьяволы отпевали. Но длилась явь. А тот, кому она говорила "Господи,
    на, унизь, гляди с червями я!
    Твоя воля, пусть воля твоя...
    Пусть только то, что со мною кончится!",
    тот ядовитые иглы вводил в ее ледяные клавиши.
    Являлись идолы мглы. И явно виделось удаляющееся
    Ничто. А то, что она боялась,
    удваивалось, СУЩЕСТВОВАЛО,
    существовало, удваивалось.
    И больше она не знала,
    ГДЕ ее вынимали из мозга —
    там, где каменный Маяковский,
    в смерти роясь,
    влюбился в кокаинетку наглую
    двадцать лет насилия. Та же
    женщина, спустя эпоху,
    20 лет питалась листьями коки.
    А тот, кого она называла: "Господи,
    совсем ничего не умел. И тоже
    не помнил, где ему стало плохо.
    И часами смотрел на глобус.

    Женщина уплывала
    то ли в луны Вьетнаволочь,
    то ли в подвалы унылого Космоса.
    На ночь
    она читала Берроуза
    И Блока
    ... питаясь листьями коки...

    На отходняках ей давали опиум.
    С ней было Все Что угодно, что можно, и что нельзя.
    Она любила своим пианино
                              матом вопить какое-то английское "Бля!"
    Она была сама по себе, и сама для себя.
    Ей всегда было больно, и больно очень.
    Когда ее брали, волочась кусками, "Сука! Сволочь!" —
    ЭТО высыпалось из утробы опера.
    И его почему-то тошнило на Блока.

    20 лет во Вьетнаме, питаясь листьями коки.

    20 лет одиночества, во Вьетнаме, в клетке.
    По мотивам романа Гарсиа Маркеса...
    По больным пианиновым клавишам наркоманского...
    По деревне Забытой Памяти, по адресу...
    По адресу середины конца,
    и по адресу края света,
    где другая змеилась сука всегда, а умирала — эта же.

    Во Вьетнаме, в новостройке иксов столицы, где-то
    рядом со всеми, на месте всего, и вместо...
    Одиночество вечности. 20 лет тела в клетке,
    от которого ничего не осталось, только другая клетка
    для другого тела, и для другого...
    И она хохотала тому, кто пугал ее сроком.

    20 лет во Вьетнаме, питаясь листьями коки...
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

    Она лежала в тюремной больнице.
    И было некому удивиться.
    И никто не поверил тому, что кто-то
    20 лет питался листьями коки.

    Значит прошлого нет. Значит, будущее не случится.
    И она всегда лежала в тюремной больнице.
    Неужели, чтоб это понять, нужно было столько
    лет питаться листьями коки?!!

    ДАННЫЕ ОБ АРЕСТЕ

    Я в камере и во мраке.
    И карма моя в ремарках.
    И мама моя в кармашке
    Носила свой "Голый завтрак".

    В стране, где туманны транки,
    Где танке, как в банке розы,
    Где каждый сидит на джанке
    И каждый себе Берроуз.

    Где джанк — каждый икс и игрек
    И где гражданин продажен,
    Где даже ужасный кризис
    Как тигр ручной не страшен.

    Моя фамилия — крестик.
    Я слов никаких не знаю.
    Я данными об аресте
    Весь космос обозначаю.

    Даю отпечатки пальцев.
    Я вечно ловлюсь с поличным.
    Лицо превращаю в панцирь.
    Пальто обращаю в личность.

    Зачатки своих останков
    Оставлю и сам не скроюсь.
    Сижу, как сидят на джанке.
    Пишу, как писал Берроуз.

    Замру. Не разрушу стены.
    Нарушу законы резко.
    Пол и возраст: растенье.
    Данные об аресте.

    Данные об аресте.
    Средства мои банальны.
    Данные об аресте.
    Надо национальность?

    От роду я уродец.
    Дрался, дурак, по пьянке.
    Профессия — У.Берроуз.
    Образование — в джанке.

    Каждый хоть раз, да, тоже
    Также дрожал на месте
    И порождал похоже
    Данные об аресте.
   1997 г.

    ПИСЬМО ДЛЯ СЭНДИ:

    В тот же день, когда мне принесли твое письмо, я услышала Клауса Ларсена. По радио. ...Миша, который растворяется... Может быть, он уже растворился совсем?
    Стоит ли что-нибудь того, чтобы в нем растворяться? В любом случае, в том, что касается меня — ничто никого не оправдывает.
    Не слишком ли внятные письма я пишу? Зачем?..
    Я культивирую в себе мании. Преследования, например. Культивирую их игрушечно. Цель — "заразить" ими публику.
    Иногда эта игра дает обратный эффект — убежденные мной убеждают меня. Все это несущественно...
    Иногда мне кажется, что я нахожусь в Наиболее Благоприятном (скорее Наименее Вредном) Месте из реально возможных. Минимум вмешательств извне. Мои догадки о том, что происходит Там (вся эта возня) частично подтверждаются твоими письмами. Там меня пытаются схватить. (Их большие щупальца). Желтые?..
    Одно время у меня было идеализированное представление о том, что ТАМ. Все казалось забавным (хотя бы). Потом я вспомнила Конец Всех Ощущений, Чем Все Кончается Каждый Раз.
    Увеличение объема внешних раздражителей, грозящее мне при удалении из НБМ (или НВМ) заставляет меня воспринимать все таким образом, что я оказываюсь в роли кого-то цинично-ленивого (может быть Артема Троицкого или Старого Друга Енота (какие друзья могут быть у Енота?!!)), который не только не переживает и не суетится (не позволяет себе) по поводу "освобождения" (их ужасные слова!), но и, если оно случится, отреагирует на него раздраженно и нехотя.
    Во всяком случае, так все выглядит.
    На самом деле...
    К сожалению, меня никто не бил. Чем вы ужасаетесь? Почему? Смотреть здесь не на что! Происходит процесс скучного бытового разложения. Абсолютно не эстетично. Правда, в первые дни моего нахождения здесь заведение ассоциировалось ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО со "120 днями Содома" Пазолини. (Последний фильм, который я смотрела.) И последний человек, с которым я его смотрела был Авос. Через 3 дня все оказалось не таким эффектным. Теперь я абсолютно разочарована. Это не тюрьма! Нет никакой внутренней определенности, в первую очередь не соблюден стиль (что единственное, привлекает в фашизме).
    Кстати, Бутырская Тюрьма — тюрьма строгого режима. Представляешь ОСУ-ЩЕСТВЛЯЕМОСТЬ подобных понятий здесь и сейчас?!!
    К сожалению, меня никто не бил. ("И зверство" не к кому вскричать...) Во всем виновата галлюцинирующая мама. Крикнула (на "суде"): "У тебя что щека опухла?!" Вследствие такой провокации, я закрыла лицо рукой.
    Так и хочется уничтожить себя на потеху публике, "слепых и глухих неблагодарных зрителей", как их называешь ты. Только одно меня удерживает: я знаю, что никакое действо (кроме Метафизического Убийства их Примитивной Сущности) не сделает их такими, какими я хочу их сделать (мертвыми своей Примитивной (только!) сущностью).
    Я была отравлена. (После "суда"). Когда все вы ушли, меня посадили в темное-черное-грязное-хорошее-жуткое-дикое-цивилизованное (как бы)-душное-нечеловеческое (человеческое) помещение. (С крысой.) (Без крысы.) (Как хочешь.) (Мало ли как...) Другой бы написал, что сидел в "конвойке". Так было бы понятней. Кому угодно. Только не нам. Было бы убийственно запечатлевать события через ИХ определения. ...Их губительная внятность... Я отчетливо помню, как сидела улыбалась и радовалась (не знаю, по правде ли, во всяком случае, теперь у меня такой стиль). Забавлялась тем, что все опять так плохо кончилось. Потом — промежуток Отсутствия (я не спала, точно), после которого я обнаружила себя в таком мозговоорганизменном состоянии (как Дракон в момент унизительной реинкарнации, когда в миг Мифической смерти драконьей, сквозь ПЛОТЬ (вдруг!) осуществляется Животненькое, дурно-живое (шевелящееся, текущее, вопли вопящее захлебно, мокрое кроличье нутро)... Я была уверена, что умираю.
    Когда я приехала, "Тюрьма" была закрыта. Сопровождающее меня существо было пьяно и растеряно — призрак мамлеевский. И призрачность свою чувствовал, болтался из стороны в сторону, шептал, шатался, трепетал, шелестел, многоглаво оглядывался. Вокруг. ГДЕ. НИЧТО. На меня не смотрел. Боялся. Смотреть. На меня. Как все. Теперь. Да?..
    Канализационный люк был открыт. Мясорублена почва была. Земля. Песок. Грунт. Камешки. Корешки. Мусор. Всякое Мало Ли Что. Чего там только нет. Нутрь родной Земли. Знаешь ли... САМАЯ ЧТО НИ НА ЕСТЬ НУТРЬ.
    Канализационный люк был открыт. Вокруг все раскопано. Трубы. Траншеи.
    Если бы я не умерла, я бы убежала. Но было плохо и лень.
    То, что происходит Здесь, я этого не чувствую. Ирреальное пространство. А то, что ТАМ, тоже давно потеряло "черты реальности" (потерялось), и существует только как некий миф, верить или не верить в который — уже не имеет значения. И не "люди" ТАМ, а мифологические фигуры. И нет Существ — ВЫМЕРЛИ В ЖИЗНЬ. Мой "папа" размахивает мертвым хвостом. Он полосат. Ты знаешь — "полосат" — это ведь хуже (страшнее), чем "полосатый".
    Иногда, правда, мне кажется, что это меня сделали мифологической фигурой, и речь идет не обо мне уже, а о искусственно созданной, социально извращенной проекции чужих мыслей.
    КАЖДЫЙ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я ЕГО ОБМАНУЛА. Не ложью фактов (это было бы поправимо и не страшно), а ложью иной, ложью Навсегда, образующейся обманной неуловимостью неопределимых внесловесных нюансов, отражающих НЕСОСТЫКУЕМОЕ (МОЕ И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ), (МОЕ И ВСЕ). (ВСЕ И ВСЕ). И Ничто. ...Ницше правилен, но пафосен. И от пафосности (в первую очередь) смешон и нелеп. И, поэтому, я (ты), определяемые посредством его высказываний, нелепы вдвойне, ЕСЛИ ТОЛЬКО ПАРАЛЛЕЛЬНО НЕ ИМЕЕМ В ВИДУ НЕКИЕ НЕ ПОНИМАЕМЫЕ ДЛЯ ОСТАЛЬНЫХ ВЕЩИ. НО МЫ ВСЕГДА ИМЕЕМ В ВИДУ ЭТИ ВЕЩИ, поэтому можем говорить (не говорить), делать (не делать) все что угодно.
    ...И главное. По поводу "истинности чувств". Естественно, я тебе "не верю". Тебе же лучше. Все обстоит таким образом (цитирую письмо к родственникам", где речь о тебе):
    "...причем, его "понимание" не только не означает никакой "духовной близости" (кажется, такие термины вы склонны потреблять и переваривать), но и, возможно, пониманием вовсе не является. Главное здесь — точность формулировок, возникшая из интуиции, идущей не через рефлекторное чувствование, а через Механическую Боль (боль как факт "как бы искусства", а не как жилкие визги душевной физиологии), помноженной на расчет и Игру В...
    То есть,              ПОЛНОЕ ПОПАДАНИЕ В ТОЧКУ
                              С НУЛЕВЫМ ПРОЦЕНТОМ
                              ПРИМЕНЕНИЯ ЧУВСТВ,
ТО, ЧТО Я НАЗЫВАЮ ГЕНИАЛЬНОСТЬЮ.

Такая компьютерная графика.

Alien
13 июля 95 года. Ночь.

    ПИСЬМО ДОМОЙ

    Иметь обо мне столько превратное представление до сих пор!..
    ...Создается впечатление, что из одной тюрьмы меня собрались перевести в другую. А впрочем, перевели, и держат там. Для меня, отдаленной от всего человеческого, железные решетки практически идентичны решеткам метафизически-социальным.
    Я уже писала о том, что "искусство" — это всего лишь способ манипулировать массовым сознанием. И далеко не лучший способ!
    Ни о какой истинности, искренности, естественности не может быть и речи! Я не могу существовать "взаправду", как другие, уверовавшие в навязанные им природой и обществом понятия и категории. Мне сомнительно даже Ничто, и само сомнение сомнительно, и самое предельное мое состояние, ГЛАВНОЕ, — все в нем провоцирует на истинность, но... Огромно искушение обмануться, но невозможность стыковки с Любым сильнее...
    Да, стишки, книжечки... Вспомните, я не раз повторяла вам, что искусство — вещь уместная все же, хоть и постыдная, для меня-ребенка.
    Я-то и есть ребенок.
    Но не в том смысле, что я Настоящий Человеческий Ребенок. Просто, понятие "ребенок" более уместно, более приемлемо по отношению ко мне, нежели, например, понятия "мужчина", "женщина", "человек" и т.п. Я употребляю это слово применительно к себе не как некий символ, соответствующий моей истинной сути, а всего лишь как определение, таящее в себе минимальный процент унизительности. Умный ребенок, злой ребенок, несчастный ребенок, ребенок для журнала, продажный ребенок, красивый ребенок, ребенок, не такой мерзкий, как его родители, ребенок, от которого прятать спички, ребенок, который обиделся навсегда, ребенок, который все знает, ребенок, который всех послал, ребенок, которого обманули, нефизиологический ребенок, ребенок, который взломал компьютерную сеть, ребенок, который попал под трамвай, ребенок и одна его слезинка-атомная бомба, ребенок, перед которым плодящимся не оправдаться ничем, ребенок, как символ тоталитарного отсутствия гуманизма, ребенок, которому можно все, ребенок, который ни в чем не виноват, еще один ребенок, ребенок в недоступном для детей месте, ребенок, который все припомнит, ребенок от негра, негритянский ребенок, заразный ребенок, много заразных детей, ребенок, сидящий на героине, ребенок, который не хочет всего, ребенок, который всех убьет (потому что), пластмассовый ребенок, ребенок с сорока одним зубом, не его ребенок, недоношенный ребенок, мертвый ребенок (ребенок, которому не успели нагадить).
    Насилуя себя некой ролью, я пытаюсь хотя бы оставить себе место для отступления. Вы же, с инквизиторской настойчивостью врачей-палачей, затягиваете петлю на моей шее, наивно полагая, что это не веревка, а шарф, который меня согреет. Но я знаю — искусство — это веревка, которая меня задушит. Это не моя среда обитания.
    Тюрьма. Возникли сомнения, что заведение соответствует своему названию-определению. Не тюрьма, а черт знает что. Ни то, ни се, точнее. Ничего нового для меня. Ничего, что могло бы во мне что-то изменить. Ничего, что я не смогла бы придумать сама. Ничего странного для меня. Ничего для меня. Как всегда. "Опыт", вы пишите?.. Вы пишите это мне?! Отправляйте письма по другому адресу.
    Опыт мой не есть качество приобретенное, он был всегда, вне фактов и событий.

Алина