Голод

    Вася и Наташа отправились в морг. Это было их воскресное чудо. Их чудесная хитрость. Их тайная страсть. Их сублимированная жажда ничто.
    Взявшись за руки, приближались они к серому зданию. Там крысы и санитары, принюхиваясь, пристально глядели на них.
    В морге было тепло. И пахло кровью. В Отдельном Помещении инфернальный морозильник замораживал Смерть. Стерильная свежесть странно контрастировала с неизбежно следующим за нею погружением в землю и гниением. В чистоте было нечто порочное. Какой-то запредельный разврат.
    Вася потащил Наташу в укромное место. И там, среди трупов, мокрый от волнения и стыда, признался ей в любви. Дальше они не стали заниматься сексом, а наоборот, решили не прикасаться друг к другу никогда. От того, что от тел их прямо-таки несло смертью и тлением. Они чуяли грядущую трупность. В отличие от родителей и глупых друзей, они слишком хорошо понимали, Чем Всё Кончится. Понимали с невыносимой очевидностью, от которой становилось дико, и хотелось не быть изначально. И от того любовь их была сродни хищной невротической страсти. Страх перед будущим и общее знание делали их опасно зависимыми друг от друга.
   “Давай посидим на трупе”—предложила Наташа. Они разделись и сели на мёртвое тело молодого мужчины, похожего на античного червяка. Тело, словно медуза дивана, уютно размякло под ними.
    Они просидели так целую ночь. Трупная свежесть бодрила. И будто бы частью загробной своей жизни, запредельного своего опыта поделился с ними мертвец. Когда забрезжил рассвет, они почуяли в себе что-то новое. Вроде чуждое, и при этом подлинное, истинное. Механическую какую-то страсть к Небытию. И особую хищность в отношении к жизни.
    На следующий день, придя в школу, Наташа обнаружила у себя под партой пятилетнего сына учительницы. Мальчик спрятался там, играя. Коснувшись голыми коленями его головки, Наташа ощутила вдруг липкий и влажный позыв. Направленности его она ещё не знала. Точнее мозг её не знал, а организм уже действовал, его воплощая. Наташа обхватила коленями шею ребёнка, и сжала их, будто щипцами раскалывала орех.
    Шейка хрустнула. И тело, обмякнув, упало на пол.
    После уроков Вася и Наташа заперлись в классе, и, расчленив мёртвое тело, аккуратно сложили его кусочки в ранцы. Потом дети отправились на окраину города, в Ресторан Исполнения Всех Желаний.
    Официант, встав перед ними на колени, подобострастно спросил: “Чего изволите? Мы готовы на всё.”
    “Пожарь нам это мясо”—сказал Вася и протянул ему останки мальчика. Официант взял их и отправился на кухню. Повар бросил куски на сковородку, оттуда глядели на него испуганные зелёные глаза.
    Вася жевал жареного мальчика размеренно и серьёзно, будто выполнял какой-то лишь ему ведомый ритуал. И глядел словно бы внутрь себя, в потаённые пещеры своего желудка. А Наташа, напротив, ела как-то бездумно и озорно.
    Поев, ребята вновь увидели перед собой официанта. Рядом с ним стоял повар с плёткой: “Не хотите ли нас избить?”—спросил повар, протягивая плётку. “Нет”—сказал Вася: “Мы не забавляться сюда пришли”. “Тогда съешьте нас” - прошептал официант: “Это будет стоить не так дорого”.
    Наташа уже не слушала. Она приближалась к мужчинам, раскрыв свой маленький красивый ротик с белоснежными зубками. Укусив официанта в живот, она принялась методично разжёвывать плотную твердь организма. Вася тем временем взялся за повара. Ел хмуро, бесстрастно, словно это была его работа.
    Наевшись, дети разошлись по домам.
    Во сне Вася увидел Наташу, раздетую, маленькую, словно пупсик или леденец. И Васе захотелось положить её в рот и высосать из неё всю трогательную сладость, всю наивную карамель, всю девочкину кукольную глупость, мешающую Наташе вместе с ним отдаться этой новой жадной страсти—поеданию. Он потянулся к Наташе обоими ручками и стал осторожно подносить её ко рту. “Не ешь меня!”—кричала Наташа уже откуда-то издалека. Вопль её обитал уже где-то за пределами Васиного сознания и не мог тронуть голодной и основательной его души. “ Не ешь меня!” Но Вася не слушал. “Это любовь”—говорил он монотонным голосом, будто объяснял кому-то тёмную сущность происходящего. “Это любовь. И требуется жертва. Пожертвуй собой Наташа, стань моей пищей! Ведь ты не сумеешь быть со мной, когда я пойду дальше по черному пути поедания. Ведь голод твой—всего лишь игра, болезненная забава, что скоро тебе наскучит. И тогда прозрев, ты ужаснешься тому, что мы делали вместе. И мёртвые глаза поеденных нами людей будут неотступно следовать за тобой по всем коридорам сна и яви. И ты возненавидишь себя за совершённые нами безумья. Но меня возненавидишь немыслимо сильней. Ведь я продолжу утолять свой запредельный голод. От того, что явственно чую всю его томительную неизбежность, его аморальную безусловность, его надменность, его нечеловеческую обоснованность и сакральную обязательность. Истинная суть этого голода неведома тебе, Наташа. А, значит, и я, полностью слившийся с ним, стану также недоступен тебе. Ты не сможешь быть со мной. Тогда будь во мне. Это любовь. И требуется жертва. Наташа, стань моей пищей! Мой желудок мудрее мозга и теплее души. Войди в меня! Покинь суету игрушечной яви. Войди в меня! И выйди в ад через задний проход, как через запасной выход!”
    Вася заглотил Наташино тело с неистовой патологической ловкостью. Девочка вся поместилась у него во рту, и там уже перестала кричать и плакать, загипнотизированная адским уютом красной мокрой зубастой пещеры.
    В какое-то мгновение Вася испуганно замер от смутного осознания того, что происходит. Что-то оставшееся от прежнего Васи, ужаснулось, дёрнулось, и, наконец, прекратилось насовсем. И мальчик ощутил себя Правильно Функционирующим Организмом. Он сладко зажмурился и принялся жевать. Наташа была мягкой и вкусной. Вася даже зажмурился от удовольствия. И из глаз его текли слёзы всех оргазмов на свете. Потом он вытер рот салфеткой и проснулся.
    В школу Наташа не пришла. И мальчик отправился к ней домой, узнать, не заболела ли.
    Наташа жила у бабушки—юркой старушки, увлечённой кулинарией и метафизикой. Она и открыла Васе дверь. “А Наташенька умерла, она гулять не выйдет”—сказала бабушка: “хочешь заходи, я тебя накормлю”. “Спасибо”—Вася зашёл: “Я есть не буду. Сыт я”.
    Старушка взглянула на него пристально, то ли с опаской, то ли с одобрением. Усадила на диван и спросила: “Сынок, не ты ли Наташеньку съел?”
    “Ну, я”—безразлично промямлил Вася: “Ну и что?” - “А то, дурачок, что теперь ты посвящённый, вроде как сверхчеловек, а если правильно говорить, Зубастый Ангел Живота, тот, кому дано и дозволено многое. Теперь ты должен отказаться от людского и начать поедать Реальность, сначала по кусочкам, по крошечкам, а потом всю её пожрать, до основания. Ты словно червь, с разинутой как порезанное солнце пастью. Ты тщательный дегустатор бытия, глобальный бесконечный кишечник. Твоё анальное отверстие как чёрная дыра, из которой выходит Ничто. Ты пылесос хаоса и породитель стерильной пустоты. Ступай же есть! Глотай! Начинай же мальчик, яростный мой октябрёнок! Пусть всё будет пожрано тобой! Пусть всё кончится!”
    Вася не помнил как ел Наташину бабушку. Выйдя на улицу, пьяно пошатываясь от несвежей крови, от горького гниловатого мясца, Вася, наконец, понял, почуял физически, какова его цель. Он должен познать Абсолютную Сытость, утолить свой яростный аппетит.
    Васин живот разрастался как в ускоренном фильме. А похотливый рот не уставал поставлять ему пищу, хватая всё, что попадалось на пути. Вася съел землю и космос, воздух и облака. Затем живот его стал разрываться, и раскрылся огромной пастью, откуда высунулся длинный язык и слизнул Васину голову, затем шею, ноги и верхнюю часть туловища.
    Необъятным колобком катился Васин живот по пустоте, начиная переваривать собственные внутренности, протекая гнилою кровью, как помятое солнце атомной войны, взорвавшееся и закатившееся за кладбище горизонта.
    Вася мутировал и, почти полностью выеденный собою изнутри, будто бы умирал. Но, на самом деле, лишь упрощался, утрируя свою истинную сущность. И когда был прожёван мозг, Вася ощутил, наконец, Абсолютную Сытость. Больше он ничего не хотел, не имел и не видел. Тело его, поеденное со всех сторон, лишилось привычной формы. Оно уже не было телом. Не было тела, не было человека. Лишь лежало нечто, ставшее Абсолютным Васей в хаосе космических нулей прекращённого мира. Истинная Васина личность была самодостаточна и исчерпывалась в себе. Забывались понятия и слова, исчезали инстинкты, даже голод. Завершалось.
    Лишь память о прошлом, вновь возникнув, длилась, сохраняясь почти до конца.
    И Васе гляделось вглубь, в прошлое, куда-то совсем далеко, минуя недавнее, где тщательно поедалось. И виделась Наташа, бегущая на встречу к нему, в трогательном школьном платьице. Она подбегала, смущённо целовала Васю в лоб, потом в глаза, потом в губы. А потом, уже за миг перед Полным Исчезновением, он больше не помнил. А только чувствовал Наташину плоть в своём желудке. И понимал, что у него в жизни всегда была одна настоящая любовь. Настоящая.