* * *
Скрипит костями черный город.
Хромая тень сползет, стены
Коснувшись липким телом Вора
(Он выжил в космосе Войны
с душой Убитого Майора,
с лицом Известного Актера.)
(Все имена изменены.)

(Стучало, спрятанное в форму,
Солдата Вражеской Страны,
сердечко злое Старшины.)

Чужая явь жутка как сны,
как бред больного репортера,
как партизан дурной луны,
как лихорадио чумы,
как умирающие мы,
как прорастающий из тьмы
(кромешной) корень мандрагоры.

Как песпощадно продлены
сквозь нас совсем не наши боли...
Медалей иглы именных
чужое сердце колят, колят.
И орденами пронзены
галлюцинации войны,
ткань пиджака со стороны
души Убитого Майора
и сердца злого Старшины.

Застыл окоченевший город.
Деревьев лапы корчит вихрь.
Бежит на ножках костяных
Чумы Младенец злой и мертвый.
И леденец как кость трещит.
Как вафелька хрустящий город.

Им Мальчик утоляет голод.
И никогда не утолит.

Остановился дикий город,
когда в машинках заводных
умчались Жук и Пупсик голый.
Они уехали. А из следы
как пятна кока-колы
на платьях девочек больных
и в смерть идущих, словно в школу
Они уехали. А их,
следы, как дырки от уколов...

Когда мы были как привив...
Мы были как прививки оспы
И кожиц наших некрасив
пейзаж шероховат и рыхл
как  апельсин в презерватив
свалилось солнце в мглую осень.
Испуг погас, застыв как гипс.
Мы стали то ли писком, то ли
терпеньем. Неминуем смысл.
Он миной ум раскрошит вдрызг
Остались пятнышки привив.
И мир, запечатанный в них -
огромный памятник уколу,
застывший монументом боли,
за граней грань ее продлив.