| Как известно,
глаза велики плюс могучий русский язык — и вышел
глобальный страх, как змейки на воротничках,
которых даже и сжечь если, останется липкая
желчь, как синий трактор в дали, в котором тебя не
нашли. Что еще смог бы ты так явственно ощутить? Кто тебе так знаком? Страх не за свою жизнь, не за свою шкуру, нет, за все чужое по чудовищной ошибке принятое за себя... Как же мы так обознались?! Мы подавали ЕМУ руку, совали руку в чужую руку, подавали чужую руку в чужую руку. Как же мы себя не узнали? Не мы подавали... Страх не за Отсутствие Себя Вдруг, а страх за Несбываемость Себя Вообще. Отсутствиесебявозможноприотсутствиисебяневозможно. ... Остановилось... Ничего не было. Мир вывернулся простотой язвительно как простатитом. Ф опримитивел как игрушечный конструктор. Детство, еще полное «Я» сочилось из пластмассовых пор, немного манипуляций — и он принял форму. Возвращение к бывшим ощущениям супило ясность, сходную с покоем. В тяжелой горячей панике сползать со стула, изнывая скользкими руками, видеть ДЕВОЧКУ, поглощающую медленную теплую кашу, ощутить отвращение всеобъемлющее и цельное как взор героя, успокаивающее и смиряющее, отвращение и любование, что может быть и есть сама суть. |