Я взяла книжку Некого Автора.
Не было ни топора, ни Авроры.
Не было атомного реактора.
Скоро

наступала осень. Мне все равно.
Будет Гитлер, тоже скажет: "Здравствуйте, дети!"
А я отвечу: "Я уже смотрела это кино.
Я уже снималась в этом сюжете.

Но если Вы, Адольф, желаете вновь Войны,
я, конечно, выйду за Вас, и стану Вашим
ручным пистолетиком, личным чувством вины,
даже

голубым червячком, убитым под каблучком,
молчуном о тайном Вашем Ничто.
Нас в конце убьют Партизаны Обратных Сторон.
Ну и что?

Наступила осень. Мне все равно.
Потусторонний Гитлер не появился.
В кафе ада шло все то же кино.
Числа

подступали подлыми лапами к липкой сути.
Иксы символов заменяли слова,
Имена повторялись, И что-то будет:
что-то простое, как мертвая голова,

что-то яростное, как сгоревшая при пожаре мышь,
что-то неизбежное, как убийца на чердаке,
что-то основательное, как Мальчиш-Кибальчиш,
что-то очень близкое, как смерти на волоске,

что-то несчастливое, как еж в костылях,
на цветной картинке с оранжевой подписью "Рай",
неуютно подлое, как мертвый вдруг котенок в руках,
яростно праздничное, как глупый настоящий трамвай.

Я взяла книгу Некого Автора.
Не было ужаса, но ужас будет.
Не было смысла. Но назавтра
уже появились маленькие и страшные люди.

И тогда уже, обнаружив связь,
точнее, чушь, мертвые души, слизь на глазе,
я еще улыбалась, как будто бы развлеклась
этой связью, точней, намеком на связи,

И уже появились маленькие и страшные человечки.
Первый разговаривал из красного телефона.
Умолял меня хищно о наглой встрече.
Мона

Лиза облизывалась, как Маньяк.
И сказала с улыбкой бляди: "Иди!"
Мне показалось тогда, что так
податливо и покладисто стоит себя вести.

Я нетрезвым гипнозом пролезла в завтра,
во время смерти и место встречи.
И меня встречал представитель Автора.
Стало легче,

как Мересьеву после того, как в некотором отдалении
от себя он узрел свою понятную ногу
и узнал, наконец, что жизнь есть всего лишь процесс разложения.
Богу

тоже нравится убивать и делить.
Богу очень нравится расчленять.
Человечек спрашивает:"Будете пить?"-
подразумевая: "Будете умирать?"

Бункер похож на тренажерный гроб,
на ржавый бар, на кошмарный спортзал,
на маршала Жукова, которого в пьяный рот
тотальный Дьявол игриво поцеловал.

А человечек, ворча, пролил
горячий кофе на свой вертящийся хвост
и с ловкой яростью хищно его вкрутил,
как штопор железный в мой неуместный мозг.

Мы пили иконы и лакали коньяк.
Хотели колоний и хотели колонн.
Тогда-то я угадала, что он Маньяк,
и Некий Автор сделал ход Маньяком.