Дмитрий Пименов
Алекс Зубарчук
Алина Витухновская
Всякий грызун боится запаха детей
Два брата - близнецы, вроде бы очень
любят друг друга, но подсознательно соревнуются,
это обостряется тем что один брат считается
старшим, и мать любит его больше. Один из братьев
находит очень красивую девушку, и у них
завязывается любовь. Он настолько счастлив, что
считает себя победившии весь мир. Но однажды он
занимается с ней любовью перед зеркалом, и вдруг,
ему кажется, что его брат трахает его девушку. У
него мутнеет в мозгу и он сначала убивает ее, а
потом своего брата. Причем за братом ему
приходится ехать в другой город.
Приблизительный смысл названия:
историю отслеживает очень странный персонаж, он
объясняет вражду братьев появлением на свет, в
день их рождения потустороннего грызуна, который
потом мстит им за жутчайший страх испытанный им в
момент их одновременного рождения.
1
Развязка сна: качели, сделанные из
ворованного кокса и неочищенного героина - типа
Турция или ближний восток в принципе - относят
обратно, волшебство, если нечем заменить это
состояние, как сказки, дикие истории... Старший,
абсолютно спокойный. И младший. Определенно
наркоман.
Первая часть. Я люблю тебя, как любил бы
сам момент падения. Ты понимаешь меня, срываешь и
встаешь с падающего покрова сна, месяц безмолвия,
февраль, легкий смех и суета послепраздничных
супермаркетов. Простреленная сквозь новогоднюю
витрину голова охранника. Я просто промахнулся.
Грызун падает в тишину кипящих джунглей,
налетает на взорванный бензовоз и, мотая
лохматой в подпалинах шерсти головой, уносится в
пустоту перехода под ближайшим шоссе.
Блестяший выхлоп нисана отодрал
городскую черту от асфальтовой пропасти между
высотными блоками по обе стороны. Касание
происходило быстро. Как метаболизм, если считать
полис живым организмом. Тело разбилось,
расползлось швами - физиология, это вполне
соответствующее определение выпадающей,
немолодой уже женщины, из застекленной высоты в
сверкающий мелкий снег. В пустоту с криком на
идеальном арабском. До этого момента я не
сомневался в происхождении своей матери.
Солнце с хохотом падало на запад.
Грызун мстит всем, кто близок близнецам. Вот
берет выбирает их дядю. Автомобиль, ролсройс
жемчужного цвета, уносит его к берегам Аттики. Он
преподавал античную культуру в столице Индии.
Колонизация. Полицейский стоял пару минут,
прежде чем вызвать службу спасения. Это
богатейший миллионер. Его жена дорогая модная
красавица. А у грызуна прямой провод с
инопланетянами. Причем большинство из них он
превосходит по интеллекту.
Орудием моральной мести назначается
«универсальная внешность - ZХ12» -- сущность,
принимающая внешний облик к
высокоорганизованной жизни. Пара колец солнца и
все, что ты желаешь видеть выше своей тарелки с
плохопрожареным беконом. Тело на южной дороге.
Голоса, двоящиеся как полупустой вечер в баре.
Брат, это жестко, но нашего дядю растащило по
такому-то шоссе, а его жену утянуло в водоворот
воздуха из джакузи. Да, вместе с телефоном. Ты не
сможешь ей позвонить. Никогда. Нет, я помню, ты
всегда очень хотел её, тот день твоего рождения. .
.
Далее происходит передача информации
о том, как тетя моего брата залезла к нему в
ванную, пока её муж, наш дядя, оттягивал
реальность смесью виски без содовой на веранде с
видом в большую часть сада. Ниже было море.
В это же время, где то западнее, ближе к
вьетнамскому кварталу, происходила передача на
редкость крупной партии героина, плохо
очищенного, но дающего чудовищную прибыль на
рынке и приход, если вставлять его в вену. Но к
этому мы обязательно вернемся позже. Грызун
умирает от смеха.
Дядя высылает двух боевиков на
шикарном автомобиле ловить «будто бы свою» жену,
она же в ванной, телефон не отвечает - утонул по
небрежности. Межпланетный конфликт, грызун
злорадствует, но близнецы пока не затронуты.
В тот день.
Половина его ушла на устранение
положительных эмоций. Зал для спорта в ближайшем
подвале. Выжать два веса и после надраться пивом.
Я даже не беру во внимание гашиш, но ему
приспичило отодрать эту диву, дающую нам, кроме
остальных двух-трех десятков учеников, основы
литературного слова и повод вздрочнуть прямо в
туалете на перемене и на кафель, напоминающий
розовую Флориду.
Но это было покруче напалма! Он затащил
её на замысловатый атлетический акробат,
растягивающий мышцы спины, тот, что рекламируют в
паузах МТV, и начал погружаться в нирвану
собственного насилия, её запах плыл по коридору и
стелился на сукно стола. За которым я проигрывал,
проигрывал потому, что был пьян и это был мой
второй опыт в «американке», я проигрывал под его
ожесточение, его страх и уж никак не любовь. Я
загнал черный шар и мне показалось, я слышал, как
она кончила. Поезд в подземке. Он пролетел мимо.
Верь мне, сказала собака позади
мусоросборщика. Я, само собой, не поверил и
оторванная пластиковая голова ударила в витрину.
Опять - подумал я. Санта Клаус тащит белоснежку
сквозь сугробы Нидерландов, рыба воет и мне
кажется, я начинаю догадываться, в чем тут дело. . .
2 Грызун читает лекцию:
1. Лень - это есть отречение от старого
мира.
2. Если бы я не Знал слова "игра", я
подумал бы, что делаю все это всерьез
3 Я знаю как делаются главы романов и
государств
4. Любовь делает человека жестоким. Он
не жалеет цветы и другие живые существа, которые
дарит своей любимой.
5. Необходимо раз и навсегда установить
в мире царство зла и тогда оно уничтожит само
себя
6. У меня нет врагов, если не считать
врагами людей которые мешают мне только потому,
что существуют на свете, а таких много, ой как
много и скоро все они издохнут как собаки
7. Находясь в здравом уме и трезвой
памяти я отказываюсь от здравого ума и трезвой
памяти.
8. Если ты не вечен, то все твои мысли -
приспособления к равномерному течению времени.
Грызун замышляет новые пакости. На
очереди другой дядя близнецов - Архиепископ.
Зловредный потусторонний тип готовит для него
«Привет из страны культа». Исполнители -
инопланетяне, прилетающие на кораблях особого
типа, при приземлении они принимают форму
культовых сооружений, свойственных окружающей
местности. Архиепископу навалится куча
сюрпризов от новых церквей.
Катастрофа вызвана изменением памяти
и формы, как следствие некоторых, не вполне
определенных, но исключительно закономерных
событий...
Проповедник благодушно растекается
по фону телевизионной статики, кивает на
отдаленные постройки церкви постоянного
благодушия и, пытаясь улыбнуться, чтобы тем самым
выраpить свое стремление к полному и всеобщему
наслаждению, проваливается вдруг в
информационный канал, в экстренный выпуск.
"...это просто безумие, не поддается
никакому здравому объяснению! Они вырывают все
церкви подряд, для них нет никаких различий, хотя
бы намеков на те или иные причины! Судите сами -
вчера - Большая Народная Синагога, утром, спустя
какие-то двадцать минут, взлетает на воздух
кафедральный зал паломнического притона. Затем,
вечером того же дня, крушение сводов
Небаптистской обители разума уносит тридцать
жизней ни в чем не повинных участников
конференции охраны приматов, прочие жертвы
уточняются. И это только один день их безумной
вакханалии! С каждым часом приходят все более
ужасающие детали этих трагедий. Буквально
несколько минут назад мы получили сообщение из
южного Плимута, это ужасно, нет, это просто
национальная катастрофа ...»
- в южном небе самолет шпион разносит
дугу звукового барьера, ленивый
непрекращающийся кадр дня стекает красным
новолунием.
Пару дней назад одному из близнецов,
старшему, кажется, снится сон. Больше даже
психомоторное расслабление, состояние, близкое к
прорыву сотен метров газопровода. Он видит, как
отвратительное существо с дюжиной резцов
замышляет ужасные вещи. Вот оно отдает команду и
миллионы вражеских инопланетных посудин
устремляются к земле с единственной целью -
уничтожить Землю, начиная, естественно, с их
родного дяди. Затем на некоторое время сон
продолжается в виде кадров кинохроники, норовя
сорваться на тему нацистской пропаганды. Здесь и
рождество, дядя еще не закончил семинарии и очень
молод, качает малышей на искусственной лошади
под псалмы собственного исполнения. .. вот мама с
именинным пирогом, они всегда норовили
подраться, никто не хотел задувать свечи вторым...
железная дорога, на ней закончил свои дни дед,
пилот-разведчик из историй про высадку в
Нормандии, прыгнув с полукруглой конструкции
моста в вагон с углем, раздробившем ему лицо...
снова дядя, уже в сутане и с очень взволнованным
лицом, кричит, пытаясь что-то успеть за
проносящимся составом подземки объяснить ему,
жестикулируя руками, причем одна, он не запомнил
какая, сжимает ремингтон сорокового года. Затем
снова продолжается видение инопланетян. Ему
показалось, это как если смотришь репортаж по ТВ
в фургоне, где-нибудь в степи. В смысле, настолько
отвратительный был прием.
Проснувшись, он подумал, что очень
хорошо, что дядя построил свою жизнь по законам
морали и порядка, а не торговал где-нибудь во
вьетнамских кварталах героином. Он окончательно
проснулся, допил остывающее перед телевизором
пиво и, пару часов спустя уже пересказывал
основные коллизии сна черной пластиковой
телефонной трубке, любезно передававшей все это
по проводам в соседний штат.
Легкое касание наркотической
зависимости. Теплая тишина вагона заканчивалась
неоновой трубкой освещения. Листы железа,
оторванные и громыхающие на стыках дороги.
Погасший телемонитор над передним креслом. И
тупая цель, мелькающая милях в двухстах на юг.
Грызун должен умереть. Земля будет спасена. Но
сначала ему нужна еще одна, основательная доза.
Ведь ему необходимо основательно подготовиться.
. . Тоннель впивался в северную часть Плимута.
..................................................................................................
сдесь путь этого
рассказа раздваивается.
второй вариант.
"Верь мне," - сказала собака позади
мусоросборщика: "Всякий грызун боится запаха
детей."
Теперь я, само собой, поверил. Ведь
видел только что, как на сугробах Недерландов
дети насиловали Санта Клауса и сжигали подарки.
(А Пи-исус Христос улыбается. И поглаживает его
голую попку. Мертвую уже). Когда я начинал
записывать все это, я уже знал в чем дело.
Рукописи хранились под мусорным
ведром, куда они швыряли использованные
презервативы, не думая, что сквозь болезненные
скучные плоти своих редких, но мучительных
отдельных от нее дней, я, обостривший свое чутье,
патлогической ревностью и животной тоской,
вынюхаю в неуклюжем хламе склееных спермой резин
ее внутренний запах. Когда, подавая мне руку,
брат, ты спрашиваешь о том, как я провел время, я
вижу как щупальцы осьминога этой руки мокро и
по-рыбьи - вам пошло бы трахаться мертвыми, в море,
среди мутных водорослей и потных небытием медуз,
и я был бы капитаном этого затонувшего корабля -
как щупальцы осьминога твоей руки уползают в ее
рот, в ее влагалище, в ее мозг, в ее детские сны, в
ее трусики и предательские розовые платья.
Галстуки в твоем шкафу висят как обязательные
петли. Я люблю просить ее погладить их и надушить,
и смотреть на то, как она аккуратно
развешивает их после.
Один из нас, определенно наркоман. И
тот (я), который затеял все это, вроде бы давно был
под кайфом. (Я) кололся с тех пор, как ты с ней
первый раз ебался на материнской кровати. Я был
скверным типом, подонком грязных инъекций,
составителем нефиксированных поз, бездарным
похитителем собственного мозга, нелитературным
эксплуататором энергий. Но иногда казалось, что я
записываю, как это происходит, анализируя хаосы
аморальных ваших плотских будней, упоминаю, что
творится с миром вокруг нас, и умаливаю те
необходимые связи, которые...
В здравом уме и трезвой памяти я не
писал. Кто прячет под мусорным ведром смятые
рукописи, этого я не знаю.
Ей иногда мерещилось, что в доме
завелся грызун, какое-то черное насекомое начало.
И она боялась, что это за ее грехи. Приходил
священник, изгонял из дома нечистую силу. Она
успокаивалась, но не надолго. От напряжения она
начинала сходить с ума. И однажды исчезла от нас,
ушла в церковь, и не вернулась. Полиция искала ее
труп и душу, но не нашла ничего. Только через 8 лет
ее родственники написали о том, что ее имя
числится в списке членов Курдского
Национального Единства.
Мне стали сниться сны о том, как тысячи
курдов имели ее спереди и сзади, и я заплатил все
имевшиеся у меня деньги кое-кому в спецслужбах,
чтобы осуществить арест Оджалана. Может быть, все
это было моей галлюцинацией. Явь, онанируя,
дергала член моего мозга, и он, выплевывая вместе
с наркотическим оргазмом куски мыслей,
переставал функционировать.
Сделав инъекцию, почувствовал не
привычное бредовое расслабление, не ядовитую
нирвану медленно скатывающихся с плеч своих
драконьих оторванных голов, не привычную муть
запутанных в паутине потных длинных липких
хвостов зверьков неясных видений, а какую-то
немыслимую стимуляцию и яростное
неромантическое озарение. Словно поезд дурных
октябрят на огромной скорости конца света
врезался в бомбу атомного солнца. Это было после
того, как октябрята утащили свою пожилую
учительницу на свалку, в клуб Юных Ленинцев,
любителей Грызуна. Там они занимались
идеологической порнографией. Смелый мальчик
Андрей, которому Грызун приходил во сне, и
рассказывал о 692 способах насилия, взял осиновый
кол, свастику, крест и палочку от мороженого, и
все эти предметы воткнул в обвисший, белый как
брынза смерти живот педагога. "Мудаки", -
только и успела произнести (как-то уважительно)
жертва. "Знание - тьма!", - крикнул Андрей -
"Долой человеческую науку, идеологию и
гуманизм!", и повел детей в Поезд Пустоты, чтоб
уйти из этого мира и врезаться в солнце.
Кровяной закат растекся по арбузу
мозга, и его отъеденная часть лежала позади
мусоросборщика.
Шприц торчал в вене как Эйфелева
башня в аду Парижа, и все это болталось как
раздробленные в аварии куски костей. Кровь текла
из руки и это было частью атомного заката, и
завтра была война (была бы), если бы я не испугался
дальше, и оставшейся (человеческой) рукой не
задвинул занавески.
Грызун внедрился в верхушку
героиновой мафии, поимел крупную партию товара, и
размешал его с Собственным Веществом.
Действие препарата усилилось и я вышел
в Эфир Отрицательного Космоса, с тенью, похожей
на моего брата-близнеца. (Я отбрасывал его тень)
Здесь, в этом Косматом Метро, в этом Космосе
Изнанки Мозга, в этом запредельном притоне для
сверх-человеческих идейных изменников, здесь
меня уже ждали. Я тут же получил дозу и оружие от
инопланетян-гуманистов, жаждущих смерти Грызуна.
Эти ублюдки параллельно являлись членами
братства Пи-Исуса. Все их обряды имели целью не
только религиозную сублимацию, но и носили
диверсионно-подрывной характер. Своих мертвецов
они прибивали гвоздями к различным предметам, и
под видом произведений концептуального
искусства посылали на Землю, в морги, галереи и
лагеря.
На Земле мертвецы выполняли
агентурные задания и продавали Библию в метро. На
вырученные деньги они снимали дешевых
проституток, пороли их, и заставляли читать
молитвы. Одной из блядей была жена Грызуна,
внутри зеленая механическая выдра с насосами и
резиновыми трубами для изощренных убийств, а
снаружи смазливенькая человеческая самка с
невыразительными глазами и отверстиями для
секса. Ни подруги на работе, ни сутенеры, ни
клиенты не знали, что она является членом партии
Курдского Национального Единства и убивала всех
своих мужчин, мстя за арест Оджалана и свою
неудавшуюся жизнь. В юности, переспав с двумя
братьями-близнецами, она забеременела от обоих и
родила двойню (тоже близнецов). Она любила
младенцев неистовой любовью и баловала их как
могла. Но на втором году жизни оба ребенка
погибли страшной и бессмысленной смертью. Мать,
ненадолго отлучившись, вернулась в детскую и
увидела пустые кроватки, на полу сидело Нечто,
Животное, не существующее в природе, лишь
отдаленно напоминающее индустриального
зуба-черта, потустороннюю Клыко-Крысу. Тварь
посмотрела на онемевшую от страха и отчаяьнья
мать равнодушными глазами Какого-то Ближайшего
Родственника и скрылась. И остатками мозга
женщина вспомнила про Злобного Грызуна, который
боится запаха детей, и съедает детей, чтобы не
было запаха.
Грызун прилетел в Италию как турист
убийства и как террорист пустоты. Его усы и маски
Заратустры и Сальвадора Дали усыпили
бдительность полицейских. Когда в полицию
поступил донос от гуманистов-инопланетян, Грызун
уже отгрыз своими умными зубками голову Римскому
Папе. Это было то ли надругательством над
религией, то ли рекламой пасты Бленд-а-мед. Потом,
прикрепив к мертвому телу Папы голову Оджалана,
ею же Грызун возвестил начало Террора.
"Убить Грызуна" - эта мысль, доселе
терзавшая меня как дурной приказ болезненной
паталогической совести, вдруг вывернулась
шизофреничной улиткой, липкой, приятной, как
хищная похоть, коварной и по-блядски лживой. Я
понимал, что буду служить этой твари, уничтожая
реальность. Но понимал это по-хитрому, не явно
изнутри. А снаружи, вроде бы, не чуял этого. А
Нутрь была далека от Наружи как ноготь от месяца
на небе. И поэтому во мне не было во рту червей
противоречий и раздвоенности и мук совести. А
только куски свастик, на которых сидишь руби и
крути Убийства Кубики Рубика.
Получив за убийства Грызуна аванс от
Сороса, я включил компьютер, и как стойкий
оловянный солдатик, как красный нечеловеческий
арлекин, как кровяной виртуальный предатель
свалился в лабиринты Игры.
Грызун ожидает его в Конце Лабиринта
как солнцевский дьявол и адский бандит, как
детский Де Сад, и складной солнцеворот. Как врач и
мясник. Как пряник и танк. Как пистолет и
раскладушка. Как будущее и луна в петле. Ради
шутки Грызун даже поднимает лапки вверх, как бы
приговаривая: "Сдаюсь, убивай", и бродит так
из угла в угол, насвистывая под нос курдскую
народную песню "Убивайте стрекозу".
Грызун забыл о том, что эта песенка
являлась сигналом для юных национал-большевиков.
Установив внутри мальчиков дистанционное
управление, он не определил еще систему
функционирования. Поэтому нацболы, пришедшие, по
секрету от Вождя, смотреть модный фильм
"Титаник", едвы Грызун запел песню,
неожиданно для самих себя, в едином порыве
вскочили с мест, и на весь зал принялись
скандировать "Стали звери убивать!" или
"Таллин! Тверь! Универмаг!", а затем и вовсе
странное: "Кастанеда! ЛСД!"
Хозяин телевизионных сетей знал, что
Вождь жестоко накажет мальчишек за эти слова,
будет их пороть, и не допустит к ежевоскресному
ритуальному сожжению собственного пороха. Он
часто любил умирать как Герой, но все не мог
окончательно (или боялся). А может, бывший
соратник, философ его заговорил, чтоб была
старость простая, не героическая, и ни хуя
никакой смерти. Во всяком случае, как бы там ни
было, нацболы любили этот ритуал и никогда не
пропускали. Считалось, что нацбол, пропустивший
ритуал, становился галлюциногенным грибом. И
человек, его съевший, узнает все секретные
документы партии. И все боялись стать
предателями, хотя некоторые и хотели. Ведь
предательство как гомосексуализм, страшит и
притягивает. А иногда и лучше. А один человек (из
Питера) все это вычислил. И захотел людям
рассказать. И начал даже. Но его убили. Потому что
Грызун монополизировал Знание.
Хозяин телесетей пожалел мальчишек. И
решил уберечь их от гнева Вождя, сделав так, что
по всем каналам показали, будто бы они пришли в
Правительственное Учереждение, и там стали
выкрикивать фашистские пароли и делать
фашистские жесты. А один из ребят вытащил из
грязных рабочих штанов огромный фашисткий член и
напИсал фашистской мочой во французское
шампанское. И все присутствующие разозлились и
накинулись на нацболов, пытаясь принудить их к
гуманизму и половому акту. Но ребята убежали,
залезли на высокие кремлевские елки и оттуда
весело и нагло показывали всем языки.
Грызун допевает песню. Затем
освобождает лежащую на полу связанную девушку
брата (она же жена Грызуна, она же Зоя
Космодемьянская, она же Госпожа Бовари, она же их
мать, она же декадентская поэтесса Лисичкина, она
же воля к власти), и, поставив ее определеным
образом (так что пальцы ног образуют свастики),
входит в нее сзади.
Оджалан построил
народы, и заставил их плеваться в Пи-Исуса Христа.
Люди делали это с удовольствием. По Фрейду
человек страдает потому, что в детстве ему сильно
хотелось плюнуть в Пи-Исуса Но страх, ложное
благоговение, и мораль не позволяли осуществить
желание. А Пи-Исус страдал от того, что ему очень
хотелось, чтобы в него плюнули. Он создал
специальную религию, чтобы люди стали добры,
чтобы они пожалели его, и милосердно
удовлетворили его страсть. Он шел к людям, он
убеждал их во многом, но не мог сказать главного
(стеснялся), и умер, распятый на кресте от того,
что люди его неправильно поняли.
И люди, наконец наплевав на Пи-Исуса,
стали счастливы. Но это было почти бессмысленно,
потому что, как мглистая запредельная осень,
приближался Конец Света.
Люди выплевывали из себя грибы и
пространство яростно галлюционировало. Жуткие
видения представляли взору встревоженных
народов. Все боялись. Один только писатель
Пелевин, как дурачок, бегал, рассматривал
видения, и записывал, чтобы использовать как
материал для нового романа "Виктор! Брось!" -
пытался образумить его Достоевский: "Ни хуя
больше книг выпускать не будут!"
"Молчи, козел! Хули ссышь? Это же
виртуальная реальность, не взаправдашняя!" -
отвечал Пелевин.
"Эх, дурачок ты, Витя, автор для чтения в
Макдональдсе, как писали о тееб в журнале
"Радек", это реальность вся виртуальная, а
Смерть самая, что ни на есть настоящая. Не было
ничего и нет подлинного, только Смерть.
"Да, смерть?" - спросил у Старухи с
Косой и Молотом самый юный и самый способный
нацбол Василий.
"Да. Да. Нет. Да." - ответила Смерть и
выстрелила в ребенка из автомата Калашникова.
Потом сняла глупую маску, и посмотрела на
агонизирующий мир лицом Грызуна.
Многие онемели от дикого этого взгляда
и упали, мертвые на холодную землю. Другие
кричали криком неистовым. Только писатель
Пелевин не боялся и все записывал, думая, что съел
качественное ЛСД, и непременно использует в
творчестве опыт этого путешествия. Но, на самом
деле, ЛСД съело Пелевина, и все его читатели и
тиражи были лишь его галлюцинацией, которую как
сериал смотрела по вечерам жена Грызуна. Виктора
Пелевина не было. Была только смерть.
Несуществующий Пелевин стал звать Вождя
смотреть на все и записывать. "Нет!", - сказал
Вождь, - "я не писатель, я воин." (А сам боялся
выходить.) "Не хуя бояться", - сказал Грызун, -
"не будет у тебя смерти, заговоренный ты!".
"Да? Точно не будет смерти? А Россия будет?" -
наглея, начал капризничать Вождь.
"Будет тебе и Россия, и Остальное
Ничто", - ответил Грызун, и погрузил Вождя в
Вечность, Бессмертие и в Пустоту. Не было там ни
газет, ни журналистов, не было ничего. Даже
скинхедов и бабочек. Заскучал Вождь. И вдруг
понял Все про Женщин, Литературу и Революцию. Но
некому было рассказать, енкому выплакать
надрывно. Не было никого. Лишь где-то за
киллометрами пустоты иллюзорно существовали
пелевинские нарко-миражи, в которых с Авроры
стреляли в Терминатора, а Терминатор стрелял в
Аврору, и мертвый ребенок-даун озвучивал все это:
"Пах! Пах! Бах! Бах!"
И все это были сны Грызуна.
Грызун глядел на Завершение Мира.
Бляди несут ящики с заводными апельсинами, и
гробы с чеченцами, клоунами и шахтерами. Курды
кричат свое последнее "Мама, бля!" на языке
эсперанто. Телевидение транслирует инопланетный
геополитический семинар. Кадры нацистской
кинохроники становятся милой явью и Гитлер,
оживая, расстреливает евреев и остальных.
Достоевский амнистирует осужденных
нюрбергского процесса.
Грызун начинает петь Курдскую народеую песню: "У березоньки клыки, у осинушки усы." Это служит сигналом к началу кровавой бойни. И миллионы вражеских инопланетных посудин устремляются к земле с единственной целью - уничтожить Землю, начиная, естественно, с их родного дяди.
Когда он приближается к Грызуну,
видит что происходит совокупление. Вглядывается
в отражение в зеркале, и видит, что это брат
трахает его девушку. (Он узнает ее по свастикам на
пальцах ног.)
"Блядь! Вот же она истина и счастье!"
Теперь он понял, как правильно и вопиюще
прекрасно нарушение моральных норм, почему он
родился здесь (типа Турция иил Ближний Восток, в
принципе, относят обратно, волшебство, если нечем
заменить это состояние...) Понял почему они
близнецы, и что за ненависть связует пуповину их
единого мозга с метафизическим телом их Отца -
Грызуна. Он понял, кто выебал их мать и что все их
присутствие в этой реальности было Войной, и лишь
необходимость сюжета делала их
иррационально-деструктивное начало
"мотивированным" и "разумным", и он так
долго писал этот роман, и когда умирал, как и все
герои своего произведения, тогда решил, что
назовет его примерно так: "Всякий грызун
боится запаха детей."