Не привыкнуть, не выкинуть из головы,
ни на миг не уснуть, не свихнуться.
И теперь на каком языке ни завыть -
оглушающим эхом вернуться.

Все щепотки бессчетных моих шепотков
хамским эхом взорвут перепонки.
И из памяти выпали палочки слов,
словно с лысины волосенки.

На каком мне теперь говорить языке?
РЫБ МОЛЧАНИЕ - СУТЬ ЧЕЛОВЕЧЬЕ
МНОГОСЛОВЬЕ. И я остаюсь налегке -
не жалея, теряю дар речи.

Без труда из пруда сам себя на крючок
зацеплю. Сам я мясо для рыбы,
сам я рыба, рыбак, блюдо в баре и счет,
официант, произнесший "спасибо".

Кто есть кто? Это кот. Он прошел ОТК.
Это мама, топившая папу
в ледяном океане, не глядя, что так
характерно для съевших собаку

в этом мутном и мокром как море и ром
щедрокровьем дешевых романов
разукрашенном деле, как в супе с котом,
хвостотворчество комом застрянет.

В горле ор. Голая Орлеанская девственница.
Одна нога у туриста, другая у сутенера.
После постели следует повеситься,
крикнув "стоп!" Постскриптум автора: "ор повт-ора".

Футурист формирует словесный морг. Пол
катафалка толкает пол тела Кафки.
Мяч отрывает вату. Мочится кровью гольф. Фут-боль.
Галерею графикроют угри /аллергия на факты/.

ОСТАНОВИТЕ СКУЛЬПТОРА, КАСТРИРУЮЩЕГО КУСТ
                                                                                  ИСКУССТВ.
НАРУЧНИКИ НА РУКИ. СКУЛЬПТОР - СТУПОР КУЛЬТУРЫ.
СКАЛЬПТОР ПУСТЬ АППЛИКАЦИЮ СКАЛЬПОВ НА КУНСТ-
КАМЕРУ ВЫКЛЕИТ, ГДЕ ГОЛОДОМ ВЫМУЧЕННЫЕ ТЕЛА
               ОТВЕЧАЮТ ДОГМАМ МОДНОЙ РАХИТЕКТУРЫ.

Так пору мертвецов заменяет пора арестантов.
Безымянный сезон открывается мертвым Сезаном.
И шатаются статуи, уставившись на иностранцев
мотылькамнями глаз. За клыкастые облака так закат затянет.

Я о многом на рыбьем молчу языке,
без запинок молчу и ошибок.
Я сижу на замке, я вишу на крючке.
Я не птица, не мясо, не рыба.

Тварь ли я или право имею дрожать?
Риторический ор безответен.
Кем угодно извольте меня называть -
пешкой рабской и рыбным паштетом.

На каком мне теперь говорить языке?
Слов осталось - цепляльцев хватает
В плавнике, или пальцев на правой руке
плюс все те, кто ее пожимает,

отнимая перчатку. Она на руках,
притворяясь не-вещью, повисла.
НАМ ОТСУТСТВИЕ СМЫСЛА ДАЕТСЯ В СЛОВАХ,
КАК ОТСУТСТВИЕ ВРЕМЕНИ В ЧИСЛАХ.

Помню прошлое: рыба, лежанье, песок,
ужин, падаль. Медуза Горгона.
И единственный цельный и ясный кусок:
человек, что никак не утонет.

Помню: брат, папа, сын, анонимный мертвец,
камень, коршун, пейзаж, ужин, птица,
хищный наглый бесчувственный хитрый птенец.
Им сей перечень слов завершится.

Минимальный набор. Но его стасовать,
перепутать, распутать, желая
обнаружить начало, вскрывая слова,
осторожно сюжет извлекая.

Тот, что долго не тонет, - он главный герой.
Он массивней, чем рыбы и птицы,
меньше моря и пляжа, зато относительно них он живой,
и тем самым размер возместится

небольшой, так как больший всегда интерес
отчего-то всегда представляет
не в себе человека гуляющий лес -
человек, что по лесу гуляет.

Потому что в природе все вечноживо
столом пьяным стоит постоянством
состоянеменянием этим мертво
как метро парадоксом упрямства.

Если все это так, значит, некто лежит на песке,
от попыток топиться, скорее всего, отдыхая.
Тут случается нечто. И он на чужом языке,
сам себя напугав, сам с собой говорить начинает.

Безымянный водитель немножко его задавил
то ли с умыслом злым, то ли просто пейзажем растроган -
неизвестно. Но то, что наезд послужил
изменению личности, - ясно. И, значит, смотреть на дорогу

не особенно важно, и даже бывает во вред.
Кой-кого иногда задавить и во благо.
Пострадавший лишился мизинца, и, бед-
ный, от обиды и боли он даже заплакал.

Перестал. "Хорошо не на правой - на левой руке.
Бесполезная роскошь - к чему эти левые руки?" -
он подумал на самом чужом из чужих языке.
И в ответ на своем промолчали туристами бывшие трупы.

Мне теперь на чужом говорить языке.
Я читаю на нем и считаю.
Трупов столько, как пальцев на левой руке.
И того, одного не хватает.

Этот вывод как все гениальное прост,
эстетичен, логичен, закручен.
И великий встает человек в полный рост.
И не страшно ему, и не скучно.

Он воздвиг себе памятник рукотворя.
Из песка и ботинка воздвиг.
И к нему устремился ни свет ни заря
Друг степей восхишенный калмык.

200 лет он уже никуда не ходил -
ни работать, ни просто на воздух -
оттого, что однажды когда-то он был
незаслуженно подло обозван.

"Друг степей", как собака какая-то. "Друг" !
Как по-рабски послушная Жучка.
И калмык оскорбленный отбился от рук
и дошел, покружившись, до ручки

двери. За дверью стоит почтальон:
"Телеграмма пришла к вам по почте."
"Прочитайте", - его попросили. И он
прочитал и добрался до точки.

"Трупов столько, как пальцев на левой руке.
Ошарашен. Ура. Будь здоров.
ТЧК. ГОВОРЮ НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ,
ПОТОМУ ЧТО НА ЭТОМ НЕТ СЛОВ.

Посему еще несколько раз ТЧК.
ТЧК, до которой дойдешь,
и тогда сам себя удержи ты в руках
и в ногах успокаивай дрожь.

Тиражами униженный, трижды восстань.
Гений я по причине увечий.
Я воздвигну табличку большую на пам-
ятнике, увековечив

калмыка. Он отныне не другом степей,
а кем сам пожелает, зовется".
Степь кругом. И спесивый и наглый, над ней
степенец подозрительный вьется.

В путь пустился калмык и скотину запряг,
но, проехав две трети дороги,
вдруг калмык понимает, что что-то не так,
все не так в простоте аналогий.

И калмык рассмеялся впервые и всласть:
"Ах, какая бездарная глупость!
Не безумие ли - обнаруживать связь
между пальцами рук и количеством трупов?!"

Сумасшедший у моря и счастлив и пьян,
и опасную мысль продолжает,
и кричит на чужом языке: "Это я!
Значит, это меня не хватает!

Я и есть обязательный пятый мертвец!
Я и есть завершающий группу
четырех мертвецов. На вопросы ответ.
Мне не быть теперь. Быть теперь трупом".

На каком его боль передать языке?
Он собрался покончить с собой.
Кто же мчится по пляжу на грузовике?
Тот водитель, а может, другой?

Нет, не овощ почистить, а в сердце вонзить
некто острый хватает клинок.
Тут его грузовик поспешил раздавить.
Десять пальцев осталось без ног.

Не пугайтесь, остался живой при ногах.
Только обувь ему велика.
Но зато он не думает о мертвецах
и о пальцах забыл на руках.

Как порой эффективен простой грузовик.
А иначе бы пятым лежал.
Человек позабыл иностранный язык
и родной. И совсем замолчал.

Не жалейте его, он по-своему прав.
И еще он по-моему прав.
И когда приезжают к нему доктора,
он потеет и прячется в шкаф.

Но прельстив как-то птичьим его молоком,
разрешив предварительно съесть,
ему градусник ткнули, достали, притом
"тридцать шесть" - прокричали - "и шесть!"

"Я смотрю, никакой патологии нет, -
главный врач заявляет. - Здоров".
Это слово с центральных пестрело газет.
Рядом фото и надпись: "без слов".

А зачем говорить? И о чем говорить?
На каком говорить языке?
Остается заставить себя не чертить
непонятных фигур на песке.

На каком же ему говорить языке?
Он про все рассказал человечьим
и как мертвая рыба лежал на песке,
сединой чешуи обесцвечен.